Ну уж нет! Меньше всего хотелось забывать о том, что чудеса существуют. А они точно существовали. И в гораздо большем количестве, что мне пока удалось увидеть. Существует еще великое множество закрытых дверей, к которым обязательно следовало как можно скорее отыскать ключи. Но как?
Я поворочалась с боку на бок еще с полчаса. Сон не шел.
Раздраженно откинув чересчур жаркое одеяло, прошлепала на кухню и включила свет. Поставила чайник, достала вазочку с конфетами, надеясь, что они помогут мне думать. За окном было тихо. Лишь иногда мимо подъезда проходила шатающаяся на нетвердых ногах фигура припозднившегося алкоголика или компания из нескольких подростков, ищущих приключений в маленьком ночном городишке.
Чайник вскипел. Я бросила в кружку пакетик с заваркой, залила его кипятком и уселась на стул, разворачивая первую попавшуюся конфету. Засунула ее в рот, медленно пожевала, наслаждаясь ароматом кучи консервантов и искусственным вишневым наполнителем. Вредно. Но вкусно.
Интересно, почему все те люди, в толпу которых я приземлялась, никогда не замечали меня? И вообще никак не реагировали, будто мое бренное тело всегда находилось у них перед глазами начиная с самого утра? Почему никто не орал: «Смотрите!», не тыкал пальцами, не смотрел как на инопланетянина? Как вообще работала вся эта схема с переходами? Почему за время экспериментов я ни разу не угодила под машину или кому-нибудь на голову? Хотя проявлялась в выбранных местах вполне себе материально. Наверное, в какой-то степени просто везло. Но чтобы постоянно? Маловероятно, даже теоретически.
Ну и темы у меня для размышлений! В два-то часа ночи.
Я вздохнула. Чай кончился. На столе лежала горка конфетных оберток.
«Эх, Динка! Тебе бы о внешнем виде подумать, а не о высших материях. Может, потому все и отворачиваются, что выглядишь ты уже почти как танк? Кому на такое смотреть захочется?»
Шмыгнув носом, я поднялась со стула. Поставила кружку в раковину, выкинула обертки, погасила на кухне свет и прокралась по темному коридору, минуя большое зеркало, в которое предпочитала никогда не смотреться. «Настроениепортилка». Так я его называла.
В спальне скинула одеяло на пол, телу теперь и без него жарко, завалилась на матрас и закрыла глаза.
Все. Хватит думать. Все мысли вон! И спать.
Осень пахнет по-особенному.
Горелыми листьями в садиках, последними шашлыками на природе, замшевыми ботиночками, вздохами по летним дням, ранними закатами, тонкими плащами и курточками, иногда зонтиками.
Сегодня осень пахла зонтиками.
Это я поняла сразу, как только открыла глаза. Дождь стучался в окно, отскакивал капельками от железного подоконника, барабанил однообразную монотонную дробь. Знакомая серость в комнате подсказала, что затянуло надолго.
Я поначалу было сонно подпрыгнула в кровати, пытаясь разобрать стрелки на будильнике, испугавшись, что проспала. Но уже через секунду вспомнила, что сегодня суббота. В офис не нужно.
М-м-м… Неужели так бывает? Чтобы наконец-то отдых. С удовольствием растянув на узкой кровати конечности, я радостно выдохнула. Впереди намечался день, который можно заполнить чем угодно. Осталось только придумать, чем именно.
Соскочив с кровати, я натянула на себя заношенные домашние широкие штаны и футболку, завязала волосы в хвост, сунула ноги в тапочки и отправилась на кухню завтракать. По пути прислушалась к шуму в квартире — тихо. Никого. Дядя Толя куда-то ушел с утра пораньше. Тем лучше для меня. Пусть погуляет, подышит или займется чем-нибудь полезным, очистив на время пространство для уединения с самой собой.
Кухня серая, будто спит под перестук дождевых капель за окном.
Я дошлепала до холодильника и принялась выгребать из него продукты для приготовления яичницы. Заодно налила воды в чайник, чтобы порадовать себя свежим чайком.
Разбивая в прогревшуюся сковороду яйца, я задумалась о планах на сегодняшний день. Утро субботы — впереди целых два дня свободы от забот. Начало многообещающее. Итак, чем люди занимаются в выходные? Собираются с друзьями, ходят в гости, в кино, на свидания, читают книги, играют в игры, гуляют где-нибудь.
На ум пришло английское слово socialize. Черт, как же оно переводится на русский? Ах да! Точно! Общаются. Именно. И с кем же я этим буду заниматься? Пока готовился завтрак, я налила себе чаю, подошла к окну и задумалась.
К друзьям не пойду. Потому что их нет. Точнее, когда-то были — хорошие и близкие, но со временем разъехались кто куда, а с коллегами по работе я не настолько близка, чтобы в гости. А если в кино? Выбрать какой-нибудь хороший фильм, наверняка в кинотеатрах множество новинок, тысячу лет ведь туда не наведывалась. Но одной как-то скучно. На свидание не с кем. Компьютерные игры я не люблю, а читаю в последнее время столько, что от строчек, стоило их только завидеть, начинается нервная дрожь. И не важно, о чем строчки. Просидеть, что ли, как отчим, весь день на диване, глядя в телевизор?
Я отхлебнула горячий чай и поморщилась. Не столько мне еще лет, чтобы этот ящик стал единственным в жизни развлечением. Даже дядя Толя и тот ушел куда-то «общаться».
За окном моросило. Поливало прохожих и оставшиеся на деревьях листья.
Стало как-то тоскливо.
Ну что же я за человек такой? Несоциальный.
Прожевав показавшийся почему-то безвкусным завтрак, я приняла решение — поеду общаться с бабушкой. Давно ее не навещала. Зайду в магазин, продуктов завезу, спрошу о здоровье да послушаю жалобы на злобу дня. Чем не план? Не самый занимательный, конечно. Я тихонько вздохнула. И не тот, который бы идеально подошел двадцатишестилетней девушке, но другого, к сожалению, не нашлось.
Чтобы не дать себе окончательно сползти в уныние, я быстро перемыла посуду и отправилась переодеваться.
— Нормально, Диночка. Сейчас уже нормально. Сердце, бывает, зашалит как будто, но доктора говорят, такое после операции бывает…
Бабушка, одетая в старенькое домашнее платье, стояла у плиты, помешивая суп. Седые волосы убраны под темную пластмассовую гребенку, оставшуюся ей, наверное, еще от собственной матери.
Я нехотя отметила, насколько же она похудела — кожа да кости. И движения стали слабыми, неуверенными. Ложка то и дело позвякивала о борт маленькой кастрюльки в трясущихся руках.
— Баба, я там фруктов тебе купила, бананов, яблок, мандаринов. Хлеба, молока, творога две пачки.
— Куда ты столько? — сразу же послышались причитания. — Я же не ем столько, а гостей, кроме тебя да соседки, и нет.
— Печенья, пару булочек, яйца, сыра немножко, — продолжала я, не обращая внимания на протесты. — Пусть у тебя будет. Ну не съешь и не съешь, выкинешь, значит.
— Как — выкинешь? Дина, что ты! — Таисия Захаровна укоризненно покачала головой.
Глядя в ее бледные голубые глаза, выцветшие так же, как и висящие в зале фотографии с березами в рамке, трудно было представить себе русоволосую красавицу, проработавшую всю войну на одном из заводов по выпуску металлических подшипников. А ведь кружила же голову парням, пока тех армия не призвала, сама много раз рассказывала. Кадрила направо и налево, танцевать любила, задорная была. А теперь стояла у плиты, сморщенная и одинокая. Хорошо, что вообще живая.
Я снова посмотрела за окно на дождь. Может, чтобы избежать ее укоризненного взгляда. Конечно, в войну голодали, ценили крохи, ни крошки не выбрасывали, я много раз об этом слышала. А как быть с тем, что мне хотелось помочь? Что-то сделать, выказать свою любовь к ней, заботу, внимание. Неспособная победить ее старость, я всеми силами старалась хоть как-то скрасить ее будни. Сделать если уж не радостными, то хотя бы чуть более терпимыми.
Но как такое объяснить человеку старой закалки, по мнению которого я беспричинно сорила деньгами, забивая чужой холодильник едой?