Вот в каком идеальном свете является в истории это племя славян, которому чужды были мечи, которое с песней да с гуслями отправилось к хану аваров и к императору Маврикию.
То же самое утверждает о славянах и Иорнанд, говоря о них "armis disperiti".
При таких обстоятельствах, вдали от воинственных звуков и шума битв, вырабатывается у славян своеобразная общественная жизнь, главные формы которой являют вместе с тем и высокоразвитую цивилизацию. Чем глубже смотреть в их жизнь, тем более идеальною она представляется.
Вера в единого Бога, супружеская жизнь, чистота нравов, уважение чужой собственности — в такой высокой степени, что даже дома не имели запоров; гостеприимство, патриархальный образ правления, гмины, федеративный союз — все это легко заметить даже в доисторическую эпоху славян (см. у Прокопа). Войны, необходимость защиты от нападений врагов, необходимость в оружии, заимствованные у соседних племен новые понятия и обычаи способствовали тому, что вслед за их появлением наступает процесс разложения, порчи и выработки чего-то такого, что необходимо должно было изменить и условия быта, и самый темперамент славян. Остаются лишь проблески прежней организации, которая, потеряв свою внутреннюю мощь к дальнейшему саморазвитию, должна испытать новую фазу переработки.
Только такая жизнь, какую вели славяне в то время, когда гусли были единственным их оружием, позволяла созидать и вырабатывать самостоятельную цивилизацию. Чужое влияние изменило условия развития.
Нет никакого сомнения, что первые минуты такого перерождения народного организма всегда выражают упадок сил и минутные заблуждения.
В борьбе славян с германцами всегда выступают на первый план остатки старого организма, которому даже враги отдают полную дань уважения, а кроме того, как необходимое следствие новой цивилизации, являются: болезненное состояние, упадок, слабость сил. Славяне теряют то, что сами выработали, и не могут усвоить того, что заимствуют у других, в виде малопонятного, вовсе не приноровленного к их природе.
Эти люди, не знающие железа, в течение многих, долгих веков не в состоянии достаточно сжиться с новыми бытовыми условиями, сохраняют отпечаток своей расы, остаются мечтателями, какими до того были, позволяют не только завоевывать свою землю, но и обращать себя в рабство.
С течением времени славянские племена, благодаря различным условиям — климата, соседей, жизни — различно и развиваются. Они начинают дробиться на разные — не народы, этого нельзя сказать, но на группы, которые в видах самозащиты сливаются в малые неделимые. Это составляет ту таинственную эпоху, в период которой созидаются элементы, долженствующие в будущем образовать Лехию. Эта вторая колыбель Польши окружена таким же непроницаемым мраком, каким вообще окружена первоначальная жизнь славян.
И здесь, и там легенды, сказания, другими словами, поэзия, составляют главный материал. Кроме этого материала, по временам у нас кое-что находят и в старых могилах, но определение эпохи, к которой принадлежал тот или другой найденный памятник, в большинстве случаев весьма затруднительно.
О Лехии, — почти до того периода, когда она уже является принявшей христианство и то дружит с германцами, то борется с ними, — у нас сохранились предания лишь очень смутного характера.
В наши дни мы встречаем эти предания уже не в устах народа, давно забывшего их, а на пыльных страницах хроник, куда заносились они далеко не в том виде, в каком создавались народом: каждый летописец старался прибавить к ним что-нибудь от себя — колорит, направление, вообще, что соответствовало бы понятиям современной ему эпохи.