Во второй главе мы перейдем непосредственно к процессу становления древнееврейской религии — к тому, как и почему мифологические представления были отвергнуты и какие новые представления заняли их место. Значительную роль здесь сыграли трагические исторические обстоятельства — депортация жителей обоих израильских царств сперва ассирийцами (Израиль, VIII в. до х. э.), а затем вавилонянами (Иудея, VII в. до х. э.). Именно в Вавилонском плену, по всей видимости, идеи библейского монотеизма утвердились в еврейском обществе. С одной стороны, сложившиеся в еврейской Библии представления носят яркий антимифический характер, будучи построены на идее «расколдовывания» мира, примата нравственности и исторической перспективе. Так, Левиафан перестает быть старшим и полноправным противником Божества, а превращается в одно из Его творений.
С другой стороны, библейские представления также могут быть описаны как своего рода исторические мифы — например, представления о народах (и, в частности, народе Израиль) как субъектах истории. Такого рода концепты имеет смысл дистанцировать от собственно архаического мифа в силу их исторического характера, что не отменяет, однако, их функциональной роли, близкой к роли мифа.
Место мифа в библейской религии во многом заняло Пятикнижие (Тора) — сборник многовекового законодательного и повествовательного материала, завершенный и канонизированный[6] в V или IV в. до х. э. Как текст письменный, с одной стороны, и предписательный — с другой, Пятикнижие совершенно иначе, чем миф, взаимодействовало с миром и читателем: требовало исполнения, а не подражания; комментария, а не магического повторения. Тем не менее события Пятикнижия, размещенные в истории, также ложились в основу ритуала, становясь тем самым историзированным вариантом мифа.
В третьей главе мы рассмотрим Пятикнижие в целом, на макроуровне, а в четвертой обратимся к уровню отдельных историй — к тому, как трансформируются мифологические материалы, попадая в новый тип повествования — библейский рассказ. Ему, как мы увидим, чужда завершенность мифа — напротив, он направлен на то, чтобы проблематизировать реальность, вызывать у читателя фундаментальные вопросы. Тем не менее он может, с одной стороны, происходить из архаических мифов, а с другой — принимать на себя объяснительные и идеологические задачи, которые ранее были характерны для этих мифов.
Таким образом, мы на нескольких уровнях рассмотрим новые роды представлений и текстов (которые пришли в еврейском мире на смену архаическому мифу), чтобы убедиться как в их родственности мифу, так и в их отличности от него. Дальнейшая их судьба — и в том числе ремифологизация — останется уже за рамками этой книги, однако войдет в ее вторую часть — «Мифы в иудаизме и каббале».
Глава 1. Архаические верования и их судьба
В этой главе мы предпримем попытку заглянуть в мир представлений, которые существовали у древних израильтян до окончательного формирования Библии и были ею в значительной степени упразднены. В следующих главах мы увидим, как это упразднение происходило, и разъясним многие понятия, звучащие в этой главе лишь вскользь. Здесь же нашим предметом будет попытка реконструкции всего того, что роднило израильтян с другими народами древнего Ближнего Востока. Этот общий духовный мир, восходящий к бронзовому веку, мы условно обозначили как «архаический» по отношению к «классическому» для евреев библейскому монотеизму и другим интеллектуальным революциям осевого времени.
Библейский корпус стремится оставить у читателя впечатление, будто уже на самой заре своего существования израильский народ столкнулся с чудом Синайского откровения — и этот опыт перечеркнул, затмил весь их предшествующий религиозный опыт. Впрочем, и тот был частично связан с семейной религией потомков Авра(ѓа)ма (Авраама)[7], то есть с явлением того же Божества, невидимого и неизобразимого. Но так ли это было на самом деле? Тщательное исследование текста и археологических свидетельств показывает, что, по-видимому, до поры до времени многие жители древнего Израиля были теми, кого Библия назовет язычниками: они поклонялись как разным богам, так и различным культовым объектам (в том числе изображениям) подобно соседним народам. Как мы убедимся, разделяли они с соседями и архаически-мифологический характер верований.
6
Сегодня в западной науке принято говорить скорее об «авторизации» текста, чем о канонизации в строгом смысле слова, каковая наступила гораздо позже. Тем не менее речь уже на самых ранних порах может идти, возможно, о превращении Торы в текст литургический — учреждении ее еженедельных чтений.
7
Первоначально, как мы обсудим в свое время, его имя было Аврам, однако, согласно Быт. 17:5, Творец переименовал его в Авраѓама. В дальнейшем мы будем использовать смешанный вариант Авра(ѓа)м, кроме прямых библейских цитат, где он будет назван Аврамом или Авраѓамом в зависимости от того, происходит дело до или после его переименования. Исключение представляет название книги «Откровение Авраама», где принято использовать русифицированный вариант имени.