Издавна среди ольхонских бурят существовал запрет посещать и горную вершину, и шаманский бор. Последний служил местом погребения шаманов, ибо характер табу согласуется с запретом посещать любые шаманские места. О том, что это не предания, подтверждают находки в бору человеческих костей и остатков железных подвесок от шаманского костюма. Если «объединить» похоронные места шаманов у мыса Бурхан (где истоки традиции уходят в каменный век) с бором горы Ижимей, подступающим к священному утесу, то мы увидим почти величайшее по размерам шаманское кладбище, какое не известно в любом другом месте Восточной Сибири. Откуда взялось такое невероятное количество шаманов на байкальском острове? Полагаю, что Ольхон служил местом последнего пристанища великих шаманов края, куда специально свозили со всех ближних и дальних уголков от Енисея до Амура, так же, как абсолютное большинство курыканских захоронений Восточной Сибири почему-то сосредоточено в одном месте — по берегам Малого моря (в Мухорском заливе). Этот исторический феномен еще нуждается в научном осмыслении.
Хужирский краевед Н.М. Ревякин рассказал мне о том, что во время восхождения на гору Ижимей он обнаружил на вершине «шаманский храм» в виде балагана, крытого лиственничной корой, и небольшой деревянной избушки. Внутри имелся столик-алтарь, изгрызенный зайцами, поскольку он оказался пропитанным от частого возлияния тарасуном и жиром от мяса. Краевед подчеркнул, что избушка-храм была построена не из запрещенного к рубке ельника заповедного леса, а сосны, растущей вне пределов реликтового бора. Поскольку простые люди не имели права подниматься на святую гору, бревна таскали на себе только шаманы-старики.
По нашему мнению, легендарная на Ольхоне гора (склон горы) Хажи, куда поселился один из сыновей черного первокузнеца Хожир хара-дархана Хан-Дошхин-нойон (без жены) это и есть Ижимей, поскольку в топониме обращено внимание именно на пологий склон высокой горы. Других крупных святых мест на Ольхоне, связанных с горными вершинами, нами не зафиксировано.
Особым типом традиционных шаманских культовых объектов Ольхонского края следует назвать сэргэ-коновязи. Они настолько распространены, разнообразны по функциональному назначению, встречаются порою в совершенно неожиданных местах, что не поддаются картированию. Такие коновязи обычно ставили возле жилища новобрачных, им совершали жертвоприношения, имелись отдельные религиозные представления. Пока коновязи стоят — в доме будет счастье.
Имелись коновязи и на кладбищах бурят, и также со своими формами культовых действий.
Но среди сэргэ особое место занимают те, что устанавливались вдоль дорог, на перевалах, в местах остановок и отдыха, где люди совершали жертвоприношения духу-«хозяину» конкретного места. Это обычные, как и на других шаманских капищах, мелкие вещи, монеты, водка (бутылки), кусочки тканей (их привязывали к сэргэ). Совершались как коллективные, так и индивидуальные, формы обрядовых действий.
Внешне последний тип культовых мест относится к придорожным барисанам. Однако обращает на себя внимание название коновязей — «боогэй сэргэ» («шаманские коновязи»). Получается, что в истоке традиции лежит культ умершего шамана. Это подтверждается мнением И.А. Манжигеева о том, что деревянные или каменные столбы у дорог ставились по пути погребального кортежа, едущего хоронить шамана. Затем в дни
поминовения у таких знаков проезжавшие путники делали возлияние вином, не приближаясь к месту погребения, поскольку посещение «шаманской рощи» и могилы было запрещено. Датировать сэргэ-коновязи можно ближайшими 100-200 лет, но чинили ли их подгнившие столбы в дальнейшем — осталось не выясненным.
Сэргэ-коновязи на о. Ольхон
СВЯТЫНИ БАРГУЗИНСКОЙ долины[
Судя по раннемонгольской историографии, Баргузинская долина играла большое значение в жизни первых кочевников
Забайкалья, переходивших от охоты и рыболовства к номадному скотоводству, но все еще занимавшихся комплексным видом хозяйствования. По крайней мере, эта прибайкальская область часто упоминается как место надежного укрытия преследуемых во время междоусобных войн степных племен Центральной Азии. Поэтому некоторые исследователи называют летописную Баргуджин-Токум «северной периферией монгольского мира». Но, странное дело: предания бурят и отписки русских землепроходцев первой половины XVII столетия однозначно называют первых жителей этого уголка Байкала тунгусов (эвенков). Так, разведчики отряда атамана Василия Колесникова в 1647 году сообщали: «А в степи кочуют тунгусские люди родом челкагир-цы, платье носят по-мунгольски и по-тунгусски, а живот (скот — А.Т.) у них кони, а инова скота никакова нет». А «Баргузинские летописи» хори-бурят вообще называют точную дату переселения сородичей в тамошние места — 1740 год.