Вико впервые применил позитивистский подход к истории в первой половине XVIII в., однако только к середине следующего столетия этот подход стал наконец неотъемлемой частью исторического анализа. Позитивистский подход — как в истории, так и в физике — зиждется на представлении о том, что всякое знание основывается на понимании естественных явлений и что свойства и взаимосвязи этих явлений, будь то исторические события или молекулярные структуры, могут быть в полной мере осмыслены и проверены. Позитивист утверждает, что причины подъема и упадка цивилизаций могут быть четко прослежены.
В 1848 г. бельгиец Кетле (1796–1874), основатель формально-статистического подхода, сделал попытку определить законы истории. В своем труде «Социальные системы и их законы» он вычислил среднюю продолжительность существования пяти древних империй — 1461 год. По его словам, этот период времени равен году Сотиса египетского календаря (а также продолжительности жизни Феникса!). Затем он рассчитал стандартную погрешность полученного результата и с полной серьезностью сообщил читателям, что она составляет 185 лет. Конечно, сейчас все это может показаться абсолютной бессмыслицей, но, с другой стороны, представление, будто одни количественные определения способны что-то объяснить, к сожалению, весьма напоминает распространенную в наши дни склонность видеть в числах какую-то науку. Гипотезы Кетле, возможно, были недостаточно продуманными и отличались крайностями, однако его методология была позитивистской, эмпирической и исследовательской.
Гораздо более широким по своим масштабам был подход Гегеля (1770–1831), который ввел понятие возникавших с объективной необходимостью стадий роста цивилизаций. Исходя из этих стадий и по определенным законам можно понять процесс исторического развития. История — рациональный процесс. Цель историка — идентифицировать и исследовать эти стадии, с тем чтобы понять процесс исторического развития. Колоссальная эрудиция Гегеля и изящество его стиля продолжают оказывать влияние и на мыслителей XX в.
Среди более поздних мыслителей, испытавших влияние Гегеля, был Карл Маркс (1818–1883). В своей концепции исторического материализма он одним из первых дал всеобъемлющее объяснение исторического развития. Маркс предложил продуманную философию истории, подкрепив ее детально разработанной экономической теорией. Исторический материализм Маркса рассматривает экономический прогресс в качестве главного двигателя общественного развития. Трансформации, происходящие в надстроечных институтах общества, являются неизбежным результатом изменений в экономическом базисе.
Не все концепции Маркса были абсолютно новыми. Идею культурной эволюции с ее постоянным набором и порядком стадий он заимствовал у нью-йоркского адвоката Льюиса Генри Моргана (1818–1881). В своем труде «Древнее общество» Морган обрисовал семь стадий культурной эволюции, связав каждую с характерным для нее техническим нововведением — изобретением огня, лука и стрел, одомашниванием животных и т. д. Взяв эту идею за основу, Маркс развил ее дальше. По Марксу, эти нововведения были вызваны экономическими причинами. Изменения в материальном производстве (а также в распоряжении средствами производства) определяли социальные, политические и правовые аспекты общества. Таким образом, переход от одной стадии к другой являлся прямым результатом действия экономических факторов.
Характерное для XVIII в. представление о прогрессе во многих отношениях является краеугольным камнем интеллектуального модернизма. Задолго до Маркса, утверждавшего, что причина чего бы то ни было есть также и конечная цель движения, было узаконено понятие прогресса как ценного блага, к которому движется цивилизация. Социальная эволюция признавалась линейным развитием, ведущим через все усложняющиеся стадии к прогрессу.
Следуя этой направляющей мысли, почти все историки XIX в. рассматривали прогресс «не как случайность, но как благотворную необходимость» [25, с. 19]. Законы прогресса занимали умы фактически всех мыслителей XIX в. Под влиянием теории эволюции Дарвина (популяционной и статистической модели, основанной на естественном отборе и изменчивости) они создали модель социальной эволюции, которая направляла культурный прогресс в сторону все более усложнявшихся форм общественной организации — от дикости через варварство к цивилизации. Некоторые варианты этой модели отличались большой сложностью. Морган, твердый сторонник прогресса, в сочинении «Древнее общество» даже попытался выделить относительные темпы прогресса на разных стадиях культурной эволюции: «Хотя, — пишет он, — прогресс совершался наиболее медленно в первый период и наиболее быстро в последний, относительный объем прогресса мог быть наибольшим в первом периоде, если брать достижения каждого периода в отношении к общей их сумме. Можно сказать — и это могло бы, наконец, получить всеобщее признание, — что прогресс человечества в период дикости по отношению к сумме человеческого прогресса был значительнее, чем в последующие три подпериода варварства, и точно так же, что прогресс всего периода варварства был значительнее, чем всего последующего периода цивилизации» [147, с. 76–77].
В утвердившейся в XIX в. теории социальной эволюции можно выделить четыре основных элемента: признание естественности изменений в каждом социальном институте или системе, положение о направленном характере изменений, веру в необходимость перемен в каждой общественной системе (необходимость, символизирующую прогресс) и, наконец, убежденность в том, что изменения вызывались действием единообразных, постоянно действующих сил. Эти положения, впервые сформулированные в XIX в., являются составной частью нашей современной интеллектуальной традиции. В модифицированной, более развитой и отвлеченной форме они сохраняют фундаментальное значение для современных исследований в области социальной эволюции.
Помимо теории социальной эволюции, в XVIII и XIX вв. возникло еще одно важное научное течение. Огромную популярность приобрел сравнительно-исторический метод исследований, ставший мощным средством поддержки идеи прогресса. Этот метод ставил своей целью доказать закономерность культурной эволюции от простого к сложному путем сравнения различных культур как в один и тот же период, так и в разные отрезки времени. Так, Огюст Конт (1798–1857) писал, что на земле можно одновременно наблюдать все разнообразные стадии эволюции: «От несчастных обитателей Тьерра-дель-Фуэго до самых передовых народов Западной Европы — нет такой социальной ступени, которую нельзя было бы обнаружить в нескольких точках земного шара, причем эти точки обычно расположены далеко друг от друга» [44, с. 260].
Эта цитата взята из «Позитивной философии» — сочинения Конта, благодаря которому он получил известность как ведущий философ-позитивист XIX в. Конт выдвинул методологические принципы для изучения, как он выразился, «социальной физики». В исторических исследованиях он руководствовался методами, заимствованными из эмпирических наук, таких, как биология, химия и математика, а естественной целью этих исследований было стремление открыть законы, управляющие процессами исторической эволюции. Взгляд Конта на человеческое общество как предмет объективного научного исследования, ведущего к открытию законов истории, оказал и продолжает оказывать мощное влияние на теоретиков-социологов и историков.
С помощью сравнительно-исторического метода социал-эволюционисты объясняли культурную эволюцию, подобно тому как Дарвин привлекал естественный отбор для объяснения своей биологической теории. Один из пионеров археологических исследований, сэр Джон Леббок, в своей работе «Социальное и религиозное положение низших человеческих рас» (1869 г.) отразил распространенное в его время представление: «Изучая современных дикарей, мы можем получить правильное представление о человеке в древнейшую эпоху и о стадиях эволюции, через которые прошла наша цивилизация» [123, с. 325 и сл.].
В этом заявлении Леббока проглядывает двойственный характер значения сравнительно-исторического метода. Будучи «современным» в том смысле, что этот метод стал для нас, людей XX в., бесценным средством познания древних культур, он в то же время неразрывно связан с идеями XVIII в. Совершенно очевидно, что его ценность (да и обоснованность) целиком зависит от принятия априори идеи прогрессивного развития.