Именно эти мысли внушал Хранитель человеку с голубыми глазами. Странно, что в таких, казалось бы, невинных глазах могло возникнуть такое хищное выражение. Неужели он будет стрелять?!
Крадется человек с многозначительной кличкой Херувим к оленю, поглядывая на пастуха, внимание которого отвлечено чем-то таким, что понятно лишь ему одному. Только бы не очнулся этот дикарь. Ох уж эти аборигены! Неужели не могут понять, что значит для него, для несчастного солдата, загнанного в дыру, на край света, хоть чуть-чуть поразвлечься! Неужели им жалко одного-единственного оленя? Ведь этот олень, по существу, полудикий, и вряд ли его можно назвать чьей-нибудь собственностью. И пусть этот злополучный абориген скажет спасибо за то, что он, белый человек, призванный здесь охранять незыблемость свободного мира, подкрадывается не к его жене, а всего-навсего к оленю.
А что будет после того, как он, несчастный солдат, которому необходимо хоть чуть-чуть поразвлечься, все-таки убьет оленя? Не станет ли дикарь стрелять в него, в стража свободного мира? Ну уж, пусть только посмеет! Солдат со странным прозвищем Херувим может стать сущим дьяволом. Может! Солдат сам даст очередь из автомата. Конечно, не хотелось бы идти на такой шаг: все-таки человек. Правда, ему, Херувиму, уже довелось однажды убить человека. Это было, конечно, не слишком приятно...
Нелогично как-то получается в нынешнем мире: люди заготовили друг против друга, конечно, в условном пересчете, кажется, уже по десять тонн взрывчатки на каждого, а убей всего-навсего одного человека, совесть загрызет, да еще и по судам затаскают, в тюрьме насидишься. Где же тут логика? Если уготовили по десять тонн взрывчатки на каждого смертного, стало быть, и думать надо иначе, и законы должны быть иными. Тогда и он, Херувим, не пережил бы таких кошмаров после того, как убил человека. В ту пору он не был еще солдатом, просто служил в охране латифундиста в одной из стран, где чуть ли не каждый год совершаются военные перевороты. Надо сказать, что служба эта тоже была далеко не сахар: и страна чужая, хотя, конечно, не такая дыра, как здесь, и сносить приходилось крутой нрав господина латифундиста, и риск в службе был немалый. Поселились на заброшенных пастбищах сеньора латифундиста бедняки, которые, кажется, самим богом были забыты. Год жили, два. Но в этой стране трем процентам латифундистов принадлежит семьдесят процентов лучших земель. Есть же счастливчики! И не понравилось господину латифундисту, что на его исконных землях живут не его люди. И отдал приказ сеньор латифундист: чужих изгнать, а лачуги их сжечь! О, это была горячая работа. И не очень, конечно, приятная. Хуже всего было то, что плакали дети. И какого черта они так плакали, вот уж истинные мучители, им было и невдомек, какие страдания приносили они ему, Херувиму. И вышло так, что в схватке он ударил прикладом по голове уже довольно пожилого человека. Ударил, казалось, так, слегка, чтобы тот походил с доброй шишкой, почесал ее да подумал, следует ли покушаться на чужое добро. А человек упал, кровь носом пошла, передернулся в судорогах и отдал богу душу.
Это было, конечно, жутко. И все из-за того, что и он, Херувим, пока не научился жить по-другому, жить согласно с тем обстоятельством, что на каждого человека на земле накоплено по десять тонн взрывчатки. Это решительно все меняет в мире! Ну для чего должны где-то храниться эти десять тонн взрывчатки на каждого из смертных, если считать, что жизнь этого дикаря имеет хоть какую-нибудь ценность? Нет, тут надо вырабатывать какие-то иные правила жизни, иначе докатиться до того, что наркотиками начнешь заглушать свою совесть. Помни главное: десять тонн на каждого смертного есть! А завтра, послезавтра будет уже пятнадцать, двадцать...
Крадется человек с несуразной кличкой Херувим к оленю. Вот еще один шаг, и он свалит оленя... Однако какой красавец! И создала же природа такое чудо! Господи, не хватало еще пожалеть и оленя...
И почувствовал Сын всего сущего, что наступает его гибель. Какое-то мгновение он еще удерживал тень на скале в ее незыблемой неподвижности. Потом дрогнул, повернулся к человеку... Сейчас этот пришелец пробьет ему грудь. Ну помогите же, добрые люди, помогите оленю одолеть проклятье неизреченности. Помогите! Человека надо остеречь. И не просто одного человека — все человечество! Надо бы высказать хотя бы малую долю того, о чем думал Хранитель, пока он, олень, удерживал свою тень на скале. Ну хотя бы вымолвить два или три слова. Какие? О, хотя бы такие: проясни свой разум, человек. Проясни разум. Разум! Разум!! Разум!!! Хотя бы вымолвить вот это одно-единственное слово... Конечно, он, олень, оставляет знак на скале. Но как хотелось бы ему вымолвить это единственное слово — разум!