— Нет, господин лейтенант. По-волчьи воет, видимо, по причине своей очевидной дикости...
И тут на Херувима стал кричать чужой лейтенант. Сначала он кричал на своем языке, порой заходясь в кашле от морозного воздуха, потом перешел на язык Херувима. Он скверно владел этим языком, но Херувим понял, что его называют преступником.
— Позвольте, — попытался он возразить обиженно и несколько заискивающе, — позвольте, я же убил не человека... Я оленя убил. Ведь в конце концов даже на каждого человека накоплено по десять тонн взрывчатки... А тут всего-навсего олень...
Чужой офицер наконец отстал от Херувима и подошел к аборигену, который все еще продолжал выть, закидывая совсем по-волчьи голову кверху. Положив участливо руки на плечи аборигена, офицер что-то сказал ему на своем языке. Абориген умолк, недоуменно глядя снизу вверх на склонившегося над ним офицера. И стряхнув его руки с плеч, опять завыл.
Прибежало еще несколько аборигенов. А с военной базы быстро шел человек с рыжей бородой. Херувим еще не видел его здесь. Какие странные у него глаза! Рыжебородый подбежал к аборигену, который все еще стоял на коленях в окровавленном снегу, что-то спросил у него. И тот указал на Херувима. Рыжебородый вдруг упал на колени перед убитым оленем, сорвал с себя малахай и заплакал. И это было самым страшным: Херувим еще не знал, что плачущий мужчина может вызывать не только жалость и презрение...
Ялмар смотрел на окрашенный кровью снег и видел жертвенный костер. У костра лежал убитый Волшебный олень. А рядом... рядом, почудилось, лежала женщина, принесенная жрецом в жертву... Кто эта женщина? Как зовут ее?.. И ответил Ялмар: «Ее зовут Жизнь!» Лежал бездыханный олень у костра. И женщина, прекрасная женщина, смотрела в небо незрячими глазами. На какой-то миг Ялмар признал в ней Сестру горностая. А жертвенный костер полыхал. И на похоронном ложе лежал Френк Стайрон, чему-то загадочно усмехаясь... Но кто же здесь жрец, на этих проклятых похоронах, непременно требующих жертвоприношения?.. Так вот же он, человек с автоматом в руках. Это он убил Волшебного оленя. Это он убил женщину с прекрасным именем Жизнь...
Наплывает откуда-то издалека колокольный звон. Не из пространственных далей наплывает — в памяти из детства... Так звонил колокол, когда хоронили деда Ялмара, у которого отняли жизнь люди со свастикой. Полыхает костер. Неподвижен олень. Неподвижна Сестра горностая. И Стайрон, скрестив руки на груди, загадочно усмехается...
И вдруг Ялмару представился Леон. Глаза его, точно такие же, как у Сестры горностая. Лежит рядом с Волшебным оленем Леон. А тот человек, который с автоматом, это уже не просто солдат — это зомби! И лицо у него того парня, у которого кличка Зомби!
Леон и Зомби. Мертвый Леон... Глаза его слепо смотрят в пространство, в никуда. А какие это были глаза! В них так круто порой закипала истинная страсть. Это были глаза, которые умели не просто рассказывать, а кричать о несогласии с подлостью, о любви, о собственной вине, о раскаянье. Этот парень любил, очень любил Марию. Этот парень спас, спас Марию! И его убил Зомби...
Ялмар снова поднял глаза на человека с автоматом в руках. Вот он, истинный зомби. По первому впечатлению глаза у него Херувима. Но бес там уже побывал. И вытоптал бес душу там всю, без остатка. Так будь же ты проклят, зомби! Пусть будет проклят тот, кто сотворил тебя!
Ялмар встал, огромный, с заиндевелой, словно поседевшей головой. И настолько он был страшен, что Херувим невольно вскинул автомат и злобно оскалился.
И ободрал Ялмар горло себе остекленевшим воздухом, который, казалось, раздробился в осколки от яростного крика его:
— Так будь же ты проклят, зомби!
И Ялмар пошел, пошел на зомби. И ударил его кулаком наотмашь, и снова прохрипел:
— Будь же ты проклят!..
Херувим какое-то время лежал в снегу. А над ним возвышался громадный человек с заиндевелой головой. Не человек, а вздыбленный медведь — истинный гризли. И теперь уже точно разрядил бы свой автомат Херувим, но его схватили по приказу офицера свои же солдаты. Херувим вырывался из рук солдат, уводивших его на базу, и кричал, заходясь в кашле:
— Пустите меня! Я убил оленя, убью и этого гризли! Он выбил мне зубы. Пустите! В конце концов в мире... на каждого... по десять тонн взрывчатки. И на него, на гризли этого, тоже. Это, черт побери, надо и вам знать...
Херувиму кто-то дал тычка и в сердцах посоветовал простуженным басом:
— Заткнись, сопливый философ!..
Происшествия на острове на этом не кончились. Едва увели Херувима, как словно из-под земли вынырнул на двух огромных псах, впряженных в нарту, Брат луны. Какое-то время он смотрел на поверженного оленя странным взглядом и вдруг затрясся в беззвучном хохоте. Притронувшись пальцами к мертвым глазам оленя, он резко выпрямился и воскликнул на языке белых людей: