Проблемы, которые встали перед царем-реформатором, не были только феноменом III в. Они возникли гораздо раньше. Процесс, который привел эллинистическую Спарту к демографическому коллапсу, стал набирать обороты с конца V в. А к III в. Спарта из-за огромного дисбаланса в распределении земли между богатыми и бедными и долгового вопроса оказалась примерно в том же состоянии, в котором большинство греческих полисов пребывало в эпоху архаики. Огромной проблемой стала и катастрофическая убыль гражданского населения.
Об олигантропии (доел, «малолюдство»), то есть сокращении гражданского населения и концентрации земли в руках немногочисленной спартанской элиты, писал еще Аристотель в 30-х годах IV в. (Pol. II, 6, 11–12, 1270а). История военной организации Спарты позволяет проанализировать с большей или меньшей точностью ход и скорость развития этого хорошо известного процесса. Все полноправное население Спарты в начале V в. составляло 8–10 тысяч граждан призывного возраста (Her. VII, 234). В 418 г. их оставалось уже не более 5 тысяч (Thuc. V, 64; 68; 74). Убыль граждан продолжалась в течение всего периода Пелопоннесской войны и спартанской гегемонии. В спартанском войске, сражающемся при Левктрах, насчитывалось уже не более семисот спартиатов (Xen. Hell. VI, 4, 17). Поражение Спарты в этой битве Аристотель объясняет малочисленностью собственно граждан: «Одного вражеского удара государство не могло вынести и погибло именно из-за малолюдства» (Pol. II. 6, 12, 1270а, 34–35). Ксенофонт в «Лакедемонской политии» называет Спарту одним из самых малонаселенных городов (1. 1). Аристотель, говоря о состоянии современной ему Спарты, заявляет, что она не могла выставить и тысячи гоплитов (Pol. II, 6, 11, 1270а).
Резкое сокращение числа полноправных граждан вряд ли можно объяснить только внеэкономическими факторами. Длительность и постоянство самого процесса олигантропии свидетельствуют о наличии глубоких кризисных явлений в социально-экономической сфере. Бесспорно, существовала известная связь между упадком гражданского сословия в Спарте и кастовым характером ее социальной политики. Упорное нежелание правящей корпорации расширить круг спартанских граждан или хотя бы положить конец превращению полноправных спартиатов в гипомейонов привело Спарту к катастрофическим последствиям: за полтора века количество граждан призывного возраста снизилось с 10 до 1 тысячи. А к эпохе Агиса эта цифра еще более сократилась. По словам Плутарха, «спартиатов было теперь не более семисот, да и среди тех лишь около ста владели землею и наследственным имуществом, а все остальные нищею и жалкою толпой сидели в городе, вяло и неохотно поднимаясь на защиту Лакедемона от врагов…» (Agis 5,6–7).
Цифры, приведенные Плутархом, нуждаются в объяснении. Он утверждает, что всего спартанских граждан оставалось семьсот человек, и только сто из них были крупными землевладельцами, которые, кроме собственного наследственного клера, владели еще другой, «приобретенной землей» (Agis 5, 6–7). Чем владели остальные шестьсот спартиатов, не ясно. При этом они скорее всего вовсе не участвовали в принятии решений, поскольку эфорат, куда прежде имел шанс попасть любой, даже самый бедный гражданин, теперь, судя по его составу, стал органом правящей олигархии.
Кем же были эти шестьсот человек, которых Плутарх называет «толпой нищей и жалкой». Эта толпа людей, «пораженных в правах», очень напоминает гипомейонов Ксенофонта (Hell. III, 3, 6). Плутарх в отличие от знатока спартанских реалий Ксенофонта или не знал, или не желал отягощать своих читателей чисто местными лаконскими терминами, прилагаемыми к подобным маргинальным группам, тем более «что нищая и жалкая толпа» явно была неоднородна. Она состояла из разных категорий неполноправного населения, хотя основной ее костяк составляли скорее всего именно гипомейоны. Внутри спартанского гражданства гипомейоны, то есть «младшие», «худшие», «умаленные в правах», в качестве граждан «второго сорта» противопоставлялись полноправным спартиатам, называвшим себя гомеями, то есть «равными». Подобные «говорящие» термины прекрасно определяют статусы двух неравноправных групп внутри единого гражданского тела. Первые, прокламируя свое аристократическое единство, называли себя «равными», а для своих менее удачливых и разорившихся сограждан придумали достаточно унизительный термин — «несколько меньшие», «более худшие» граждане. Последние скорее всего никакой земли не имели и сохраняли за собой, может быть, только право участвовать в народном собрании. Кроме гипомейонов, «толпа» Плутарха могла состоять и из других маргинальных групп — например, вольноотпущенников-неодамодамов. Плутарх не употребляет всех этих специфически спартанских терминов. Однако среди тех, кого Агис собирался наделить землей, он называет иностранцев (ксенов), «получивших достойное воспитание, хорошей наружности и в цветущем возрасте» (Agis 8,3–4).