Вот такие невеселые думы были у герра Бертрана, когда в его кабинет вошла Васса.
«Изменился, обрюзг, полысел» - первое, что подумалось девушке, когда она увидела своего отчима, от былой стати которого не осталось и следа. Лишь надменность была в избытке, о чем свидетельствовали опущенные уголки губ и тяжелый, давящий взгляд.
Ни Васса, ни Альяс-Гронт не спешили начать разговор. Одна оценивала, продумывала линию поведения, второй банально не знал с чего начать. Пауза затянулась и Васса, уже было решила, что лучшей линией поведения будет «игра на выдохе», как называл это дедушка. Когда шулер косит под расслабленного и наивного дурачка, свято верящего, что вот сейчас придет нужная карта. Девушка уже открыла было рот, но тут герр наконец-то разродился приветственной речью.
- Вассария, 11 лет назад я признал тебя графиней Бертран и обеспечил твое воспитание и пансион
Назидательно начал Альяс-Гронт, а девушке подумалось, что под словом «обеспечил» граф подразумевал «не взимал налоги», поскольку от отчима за все эти годы она не получила не медьки. Меж тем Бертран-старший продолжал:
- И сейчас ты должна будешь, повинуясь дочернему долгу, выйти замуж за графа Клеста.
Альяс-Гронт все же не выдержал и поморщился, как от зубной боли. Перед кем он распинается? Эта никчемная девица, лишь по недоразумению носящая фамилию Бертран, глаза бы ее не видели, а надо… и смиренно так стоит, глаза в пол.Аж раздражает.
Вассария же тем временем впилась ногтями в ладонь так, что на коже остались полумесяцы ранок, споро начавшие наполняться кровью. И молчала, опустив взгляд долу.
Граф, посчитав свою миссию «свата» выполненной и не дождавшись вопросов, стенаний и сцен, к коми внутренне, но все же готовился, изрек:
- Сегодня будет званый вечер, на котором я и объявлю о вашей помолвке. Можешь быть свободна.
Вассария, не проронившая ни слова до этого, присела в реверансе и со словами
-Да, батюшка, как прикажите
Удалилась.
Глава 4
Вкоторой есть место и интригам, и вечерним конфузам.
- Выдохните, графинюшка, еще чуток… - служанка тянула шнуровку корсета, словно умелый возница вожжи коренной, пустившейся в ошалелый галоп. Приложенная при этом дюжая сила, коей не всякий молодец похвастаться мог, не уступала объемным телесам Мариции ’ди Ренару, не желавшим впихиваться в этот пыточной предмет дамского туалета. Корсет уже трещал по швам, но все же приводил фигуру фьеррины к тому знаменателю, который позволил бы Мариции поместиться в новое платье, сшитое аккурат к сегодняшнему дню.
Ренару вцепилась дебелыми ручками в спинку кровати, зававала на одной ноте:
- Сил моих больше нет!
-Потерпите еще немного – увещевала служанка. Наконец она стянула шнуровку и, утерев пот со лба, как после дня работы в поле выдохнула: - все!
Мариция, медленно отцепилась от своей опоры и, слегка расставив руки в стороны, сделала несколько неуверенных шагов.
Корсет стойко держал оборону, подобно тихонским партизанам времен великой эргонейской войны, перекрывая канал поставок продовольствия противника, в смысле воздуха. Отчего графиня дышала неглубоко и часто. Зато у нее в кои-то веки наметился остаточный след талии.
- Особи чуток, яхонтовая, щас раздышусь и платье будем надевать – меж тем промолвила служанка – дородная женщина из тех, что и коня и мужика из горящей избы на закорках вынесет.
И вправду через пару клинов Мариция стояла перед зеркалом облаченная в жемчужно-розовый, с кучей рющей и рюшечек туалет, слегка уступавший габаритами чехлу от кареты.
Сегодня был день, которого Мариция ждала больше двух лет, день, когда объявят о ее помолвке с Иласом Бертраном.
Сколько истерик пришлось закатить папеньке, безоглядно обожавшем свою дочурку! Даже два раза объявить голодовку (впрочем, продлившуюся ровно до ближайшего обеда – покушать Мариция любила и с размахом) и один раз потравиться (жаль только, что вместо сонных капель графинюшка приняла слабительные, перепутав этикетки, но отец все равно испугался за дитяти, решившееся на самоубиение). Мытьем и катаньем, угрозами и посулами, но фьеррина все же добилась своего. Герр Ренару подключил все свои связи, кого подкупил, кого принудил, но спустя год и два месяца сумел-таки сговорить герра Бертрана-старшего (за весьма солидное приданое надо сказать) на помолвку.
Сердце Мариции трепетало. Фьеррина была объята любовным томлением в тот самый миг, как впервые увидела Иласа Бертрана на ежегодном новогоднем императорском балу. Высокой, гордый, неприступный, уверенный в себе и манящий холодной красотой вечных льдов – он показался ей тогда хогановым воплощением, сошедшим с небес. И Девушка решила во что бы то ни стало сменить свою фамилию на Бертран, благо и знатность и состояние ей это позволяли. Будучи же единственной и выпестованной дочкой рано овдовевшего герра Ренару она не знала ни в чем отказу. И хот в этот раз папенька и заупрямился, но в итоге вышло все, как захотела Мариция.
Поэтому сейчас она старательно прихорашивалась перед зеркалом, в красках представляя себе грядущий вечер.
Вассария же в этот момент была занята прямо противоположенным: а именно старалась придать своему животу не вопиющую, но некоторую округлость, как бы намекающую на возможность пикантного положения не фьеррины, но уже может быть и фьерры. При этом девушка старалась не переборщить, дабы сомнения в ее положении все же оставались, поэтому, то вновь подпихивала и расправляла несколько салфеток, по убирала их из из-под платья, критическим взглядом оценивая результаты своих маскировочных потуг. Волосы девушка еще раньше слегка припорошила пылью, старательно собранной на полках спальни, в которой ее оставили. Благодаря тому шевлеюра ее приобрела замечательный мышиный оттенок, настолько невзрачный, что взгляд словно соскальзывал с девушки. Данному эффекту так же способствовало полное отсутствие косметики и безразличное выражение лица Вассы.
Как бы не хотелось фьеррине оттянуть миг, когда она предстанет перед своим «суженным», но он неумолимо приближался. Наконец настал тот миг, когда необходимо было спускаться вниз, к гостям.
Девушка шла по лестнице затаив дыхание, нет, на нее не были устремлены взгляды пришедших гостей (число оных, к слову было не меньше сотни – и это званый ужин?Васса рассчитывала, что будет максимум дюжина приглашенных) и никто не объявлял о ее прибытии, но все же.
Первой девушку увидела мать, поспешившая через пеструю толчею к дочери.
- Моя дорогая, ты просто прелестно выглядишь – светский тон завяз на зубах Вассарии сосновой смолой.
- Спасибо, маменька.
Пошли, Алияс просил сопроводить тебя к нему, как только ты появишься. Он хочет представить тебя Клесту.
Вассария тяжело вздохнула и двинулась вслед за матушкой.
Спустя пару клинов она рассматривала высокого, седого, кряжистого мужчину, которому больше всего подошло бы слово «излишне». Такое ощущение, что природа, при его творении все сделала чересчур: чересчур длинный нос, чересчур густые брови и массивынй подбородок, излишне тонкие губы, словно бы прорезанные на лице.
«Улыбаемся и приседаем» - сама себе напомнила Васса, старательно, но не очень изящно опускаясь в глубокий реверанс.
Клест оглядывал фигурку будущей невесты с видом знатока, которому на ярмарке навяливали тягловую кобылу по цене анжунского рысака и кривился. За те деньги, что он присовокупил синквизиторскому расположению, чтобы вновь пойти под венец с очередной женой оная могла бы быть более лощеной, великосветской, яркой. Ну да ладно, сойдет.