В голове у нее сверкнуло и зазвенело, свет погас, а голоса насильников стали звучать словно сквозь толщу воды. Ее вроде подняли, потом уронили, дернули, потянули и ткнули в живот. Далее последовали шлепки: по ягодицам и бедрам. Потом ее снова подняли и закинули на чьи-то спину. Бросили на что-то мягкое и ущипнули за грудь. Следом хлестнули по лицу так, что она пришла в чувство и открыла глаза, оказавшись в комнате парней на одной из кроватей. Цепкие руки дернули и подняли ее на колени.
Перед ней снова показался здоровяк. Он пристроился у изголовья кровати и вновь принялся просовывать ей в рот свой отросток, похожий на огромного жирного земляного червяка, крепко схватив на этот раз ее за горло, предупреждая сопротивление. Потом принялся совершать размашистые толчки, проникая все глубже, заставляя ее давиться собственными слюнями и обливаться слезами. Когда сзади пристроился тощий, она уже ослабла и опала, теряя сознание, погружаясь будто в черное бездонное болото.
В ее сознании время от времени вспыхивали и затухали смутные сцены, словно кто-то прокручивал перед ее глазами безумный нелепый кинофильм, состоящий из разрозненных, не связанных друг с другом фрагментов, а она сидела одна в темном кинозале без возможности прекратить мучительный сеанс. Знакомая кухня, широкий подоконник и окно во двор. Уродливое хохочущая физиономия бритоголового. Миниатюрный деревянный поезд, несущийся по игрушечной железной дороге. Рыжая потная промежная мотня. Мечущаяся в воздухе ласточка. Пульсирующий жирный червь, проникающий ей в рот. Улыбающийся Принц в лучах солнца, пронизывающих запыленные окна автобуса. Жестяная кружка и прозрачная горькая алкогольная жидкость, льющаяся из нее ей на лицо. Горячая чашка зеленого чая в руках. Бутылка, которую чужие грязные руки просовывают ей в промежность. Тонкое, вытянутое, обвиняющее лицо матери и ее худые руки с которых капает вода. Кривая ухмыляющаяся морда тощего, который собирает во рту слюну и сплевывает ей в глаза. Сильные руки отца, трудящегося над поделкой на столярном станке. Снова ласточка - бездыханная в ее окровавленных руках. И запахи: благоухание ромашки, распаренной в чашке с кипятком, смрад немытого тела, аромат отцовского одеколона “Шипр”, вонь мочи и дух древесной стружки из под строгального станка. Потом запахи спермы, водки, слюны и кала. А перед тем, как кто-то сжалился и прекратил затянувшийся киносеанс, потянуло степной травой - едким, тошнотворным зловонием полыни.
Она все падала и падала, глубже и глубже в чрево бездонного болота, пропитанного разрозненными тревожными видениями, пока они не стали терять яркость, блекнуть и тускнеть. Со временем все затихло, мысли успокоились и тревога ушла. Осталась лишь пустота, умиротворение и бесконечное падение - мягкое и свободное.
Как хорошо, как замечательно, что все кончилось, подумала она с радостью и облегчением. Наверное, я умерла, мелькнуло у нее. Она улыбнулась, а потом весело рассмеялась, удивляясь, что может смеяться, не ощущая и не контролируя свое тело. Вот как это на самом деле - умереть, усмехнулась она, вспоминая, что при жизни боялась смерти, которая на деле оказалась столь приятной и утешительной.
Но тут из внешнего мира в царство ее безмятежного лимба начали просачиваться звуки, запахи и ощущения. Они становились все громче, явственнее и ощутимее, пока полностью не заполнили ее тело и сознание. Очнувшись, она с отвращением вдохнула носом воздух и застонала, в полной мере ощутив свое измученное тело, которое, казалось, заживо горело в пылающем костре. Основной эпицентр жгущей боли находился в промежности, а менее интенсивно горело на правой стороне опухшего лица, в районе груди и на внутренней стороне левого бедра.
Веки у нее получилось открыть лишь на щелочку, сквозь которую она увидела край мятого одеяла, ворох одежды и пустую бутылку от водки, измазанную чем-то красным. От холода ее начало бить ознобом, ей казалось, что она вся покрыта влажной зловонной слизью, как и голый матрас на котором она лежала лицом вниз.