Между тем Миша усердно учится. Пока он на суше, но жизнь уже по-морски и по-мужски суровая. Все преподаватели мужчины, иные - морские волки, "старики за пятьдесят лет".
8 ноября 1940 года
Милый папа! Я тебе давно не писал, потому что не было времени. Я
ведь очень занят. Подробнее об этом прочитаешь в письме к маме. Нас
готовят почти по программе вуза. В Ленинградском институте инженеров
водного транспорта (ЛИИВТе) есть судоводительский факультет. Он
готовит и выпускает сразу капитанов, но их очень неохотно берут на
суда. Специальные предметы они проходят по программе такой же, как и
мы, если не меньше, а общеобразовательные несколько шире, чем мы, что
для специальности не особенно важно. Высшую математику проходят по
той же почти программе, что и мы. Но главное различие в преподавании
морской практики как таковой. Мы меньше сидим на скамейке, чем они
(срок обучения и там и тут 4 года), но гораздо больше плаваем. Мы
знаем и теорию и практику так же, как они (но практику лучше
несравненно). Тебе покажется странно, но учти, как мы должны
заниматься, чтобы пройти эту гигантскую программу. По окончании
техникума и отплававши два года (правительственный срок), студенты
нашего техникума пользуются правом поступления в ЛИИВТ без испытаний.
Я туда тогда поступлю и окончу, только значительно раньше, так как
буду на заочном отделении и буду все морские спецдисциплины уже знать
к тому времени в совершенстве. Посылаю тебе рисунки судна, очень
похожего на "Вегу". Нашла ли тебе мама фотографию "Веги" в моем
столике?..
Изрядная жизненная программа для пятнадцатилетнего.
Может быть, достоинства выпускников ЛИИВТа слегка приуменьшены, а выпускников Мишиного техникума преувеличены. Об этом трудно судить. Да и надо ли? Не в том вовсе дело. Читаю дальше, про маму.
...Если ей скучно, то сходи с ней в театр. И не раз, а так, как
я хожу: в месяц три раза. Сходите в концерт. Мама это очень любит, да
тебе все некогда. Уж ты найди время, а то маме будет совсем скучно. А
то, если у тебя времени нет, то пусть она одна сходит, это лучше, чем
дома-то сидеть. Не позволяй ей сидеть дома и заниматься без конца или
читать. Пусть съездит в Сокольники или хоть выйдет на бульвар и там
посидит на свежем воздухе. А то и вместе с собачкой может погулять по
бульвару. Это будет обоим приятно и полезно. Да и тебе не мешает
воздухом подышать, а то ты, наверное, как крот сидишь по ночам и
занимаешься. Напиши, как твои пирофилиты* и другие работы. Не
простуживайся. Ходи с поднятым воротником, хотя ты этого и не любишь,
а то продует...
_______________
* Мишин отец разрабатывал новые виды стройматериалов.
Ах, сыновья! Заменит ли матери сына концерт, бульвар и даже собачка? Но так было и будет: сыновья уходят, а матери ждут. Счастливы матери и отцы, которые получают от сына такие письма.
Занятия, уроки, театр три раза в месяц. Миша все больше любит этот строгий мужественный город. Был, конечно, в Эрмитаже. Хотелось бы еще, но пока не позволяет себе.
Встает в семь часов (еще совсем темно), завтракает и трамваем на Васильевский остров. Там техникум. Домой приезжает не раньше пяти, а то и в шесть. Поел - и за уроки до одиннадцати, двенадцати. Так шесть дней в неделю. Зато в воскресенье, успокаивает Миша родителей, он совсем отдыхает. Иногда только черчение делать приходится.
Наконец зимние каникулы, и он едет домой. Дорогу от метро до дома бежит бегом. В груди что-то сладко и тревожно замирает. Вот знакомая до последней царапины дверь, за дверью визжит узнавшая его собачонка Рыжка... Мама... Отец, как всегда сдержанный, суровый, в знакомых с ползункового возраста старомодных бурках: не терпит, когда мерзнут ноги.
Его столик, рисунки и тетради. Все это уже кажется детством. Теперь он взрослый. Но почему-то удивительно приятно повозиться с большим плюшевым медведем, он как старый испытанный друг.
Друзья-приятели. Самый близкий друг Юра, с которым можно говорить абсолютно обо всем. Только, пожалуй, не о Гале. То есть о Гале вообще-то можно говорить и с ним, и с мамой, но не все. Что-то есть такое, что знают только они, Галя и он. А может быть, ничего и нет?
О том, как они встретятся с Галей, он много думал. А вышло все совсем не так, даже обидно как-то. "Ой, Мишка, - сказала она, когда он снял пальто у них в прихожей, - а я думала, ты в форме придешь!" Галина мать, Ирина Тимофеевна, засмеялась, а он смешался. Синий китель с форменными пуговицами мать заставила снять, чтобы вывести пятна, а взамен дала школьную курточку, из которой неуклюже торчали руки, вдруг оказавшиеся очень большими.
Галя показалась ему такой хорошенькой, что даже сердце защемило. Определенно, в Ленинграде таких девочек нет. Пошли в кино на "Музыкальную историю", потом к Мише, потом на каток.
- Мне Галя нравилась, - рассказывает Мария Сергеевна. - И все же я Мишу к ней ревновала. Сама себя стыдила, а сделать ничего не могла. Приехал на десять дней, а все с ней да с ней. На самом-то деле он не так уж много времени с ней проводил, но мне так казалось. Помню, пошли мы с ним в последний вечер в театр. Миша в антракте говорит: "Мамочка, ты извини, я пойду по телефону позвоню". А кому позвонит, не сказал даже. Я сухо отвечаю: ну что же, если тебе очень нужно, то позвони. Он сразу почувствовал и говорит так укоризненно: "Мамочка, ну ты же знаешь, я к тебе совсем особенно отношусь..." Чуткий он был. А Галя ко мне потом часто заходила... После войны уже замуж вышла.
Когда вернулся в Ленинград, понял, что не все в жизни так просто и прямолинейно, как осенью казалось. Не одни корабли в мире есть. И отчего всякие мысли в голову лезут, к учебе и к морю никакого отношения не имеющие? Может, это потому, что стало весной смутно веять? Нет, пожалуй, дело не только в весне.
11 марта 1941 года
Дорогая мама! Я тебе давно не писал, ты, наверно, волнуешься. С
тех пор, как мы после каникул вернулись в Ленинград, дни идут так
быстро...
Учусь хорошо, как и прежде. Улучшений не наблюдается, да и не
будет по-видимому... Когда я приехал после каникул сюда, меня одолела