Лицо у бедняги Бегельмана страдальчески исказилось.
– Нет, нет, что вы! Дело совсем не в этом!
Меня забавляла ситуация, и я был не в силах остановиться:
– Вам не позавидуешь… Одно дело быть ограбленным, и совсем другой коленкор, когда грабитель еще и просит вас помочь поднести добычу к машине.
Зикс закусил губу. Я видел, что с гораздо большим удовольствием он перекусил бы мне вену на шее. Единственно, почему он сдержался и промолчал, – категорическим отказом я еще не ответил. А может, сообразил, что я и не откажусь. Тысяча фунтов есть тысяча фунтов.
– Пожалуйста, герр Гюнтер. – С превеликой радостью Зикс предоставил все упрашивания Бегельману, и тот продолжал: – Вся моя семья будет очень, очень вам благодарна за помощь.
– Ну да, тысяча фунтов. Я уже слышал.
– Чем-то не устраивает вознаграждение? – Бегельман оглянулся на Зикса, ища подсказки, но не получил. Штурмбаннфюрер был все-таки юристом, а не барышником и торговаться не собирался.
– Да нет же, герр Бегельман, – возразил я. – Плата щедрая. Проблема во мне. У меня аллергия разыгрывается, когда ко мне начинают ластиться собаки определенной породы.
Но оскорбляться Зикс упорно не желал – профессиональное качество юриста. Готов отбросить все человеческие чувства ради главной цели – делать деньги.
– Надеюсь, грубите вы, герр Гюнтер, не служащему германского правительства, – пожурил он меня. – А то кое-кто, пожалуй, может решить, слыша подобные высказывания, будто вы против национал-социализма. В наше время такая позиция не очень-то полезна для здоровья.
Я покачал головой:
– Вы неправильно меня поняли. В прошлом году у меня был клиент по имени Герман Зикс. Промышленник. Нагрел меня по полной программе. Надеюсь, это не ваш родственник.
– Как ни грустно – нет. Я родом из очень бедной семьи, из Маннгейма.
Я посмотрел на Бегельмана. Мне было жаль его. Следовало бы, конечно, ответить «нет». Но я все-таки сказал «да».
– Ладно, я согласен. Но вам, господа, лучше вести со мной честную игру. Я не из тех, кто прощает и забывает. И подставлять вторую щеку тоже не в моих привычках.
Очень скоро я пожалел, что ввязался в махинацию Зикса и Бегельмана. На следующий день я в одиночестве сидел у себя в агентстве. На улице поливал дождь. Мой партнер, Бруно Штахлекер, ушел по делу, которое мы сейчас расследовали. Так он сказал, но скорее всего он не дает разориться бару в Веддинге. Раздался стук в дверь, и вошел посетитель в кожаном пальто и широкополой шляпе. Назовите это обостренным чутьем, но я сразу догадался: он из гестапо, еще до того как он показал мне, раскрыв ладонь, маленький круглый жетон. Лет гостю было около двадцати пяти, но на макушке уже проглядывала лысина; у него был маленький кривой рот и остренький слабый подбородок, рассмотрев который я заподозрил, что парень больше привык избивать, чем быть битым. Не проронив ни слова, гость бросил мокрую шляпу на пресс-папье, расстегнул пальто, открыв аккуратный темно-синий костюм, и, плюхнувшись по другую сторону стола, вынул сигареты и закурил – и все это неотрывно буравя меня взглядом, словно орел, нацелившийся на добычу.
– Симпатичная у вас шляпа, – заметил я после минутной паузы. – Где стащили? – И, сняв ее с пресс-папье, бросил ему на колени. – Или вы просто хотели, чтобы я сообразил, что на улице идет дождь?
– В «Алексе» мне говорили, что ты крутой парень. – Он стряхнул пепел на ковер.
– Когда я служил в «Алексе», то и вправду был крутым. – «Алексом» называли Главное полицейское управление, КРИПО, на берлинской Александер-плац. – Там мне выдали такой маленький кругляш – жетон полицейского. С пивным жетоном КРИПО в кармане любой может прикинуться крутым, – пожал я плечами. – Но если так говорят, значит, это правда. Настоящие полицейские из «Алекса» не врут.
Маленький рот, по-прежнему туго сжатый, скривился в усмешке: не блеснуло и краешка зубов, плотно стиснутые губы походили на свежий, накрепко зашитый шрам. Парень снова сунул сигарету в рот, точно желая наслюнявить кончик нитки, чтобы легче было продеть ее в игольное ушко. А может, в мое? По-моему, ему было без разницы.
– Значит, ты – тот бык, который догнал Гормана-душителя.
– Это было так давно… Ловить убийц было гораздо легче до того, как к власти пришел Гитлер.
– О? А чего так?
– Ну, во-первых, они не так густо плодились, как сейчас. И потом, тогда это было важным делом. Защищая общество, я получал настоящее удовлетворение. А теперь я даже и не знаю, с кого начинать.
– Подозрительно ты как-то изъясняешься. Будто не одобряешь того, что сделала для Германии Национал-социалистическая рабочая партия.
– Вот уж нет. – Я поумерил наглость. – Все, что делается для Германии, я одобряю. – Я тоже закурил, предоставив ему плутать в моих двусмысленностях, тешась воображаемой картинкой, как мой кулак входит в контакт с его острым подбородком. – У тебя есть имя? Или бережешь его только для друзей? Помнишь, кто это такие? Люди, которые присылают тебе открытку ко дню рождения. Когда твой, не сомневаюсь, ты помнишь.
– Может, и ты сумеешь стать моим другом, – улыбнулся он. Очень мне эта улыбка не понравилась. Она намекала: у него на меня кое-что имеется. Острием кинжала высверкнула из его глаз искорка. – Может, мы сумеем помочь друг другу. Ведь для этого и существуют друзья? Может, я тебе, Гюнтер, окажу услугу, а ты будешь так чертовски благодарен, что черкнешь мне открыточку ко дню рождения, про которые ты тут трепался. – Он покивал. – Мне бы понравилось. Это было бы так любезно. С маленьким внутри сообщеньицем.
Я выдохнул дым в его сторону. Его фиглярство начало меня утомлять.
– Сомневаюсь, что тебе придется по вкусу мое чувство юмора. Но очень хочется, чтоб я ошибался. Приятное разнообразие, когда гестапо ловит тебя на таких ошибках.
– Я инспектор Герхард Флеш, – объявил он.
– Приятно познакомиться, Герхард.
– Я возглавляю отдел по еврейскому вопросу в ЗИПО, – добавил он.
– А знаешь что? Я вот подумываю, а не открыть ли мне такой отдел и у себя в агентстве. У всех уже есть. Видно, способствует процветанию бизнеса. В СД есть, в Министерстве иностранных дел есть, а теперь, оказывается, и в гестапо имеется.
– Сферы действий СД и гестапо разграничены приказом о функциях, подписанным рейхсфюрером СС. В функции СД входит установление бдительного надзора за евреями и доклад об итогах его нам. Но на практике гестапо яростно сражается за власть с СД, и в сфере дел о евреях конфликт этот проявляется ярче, чем в любой другой.
– Это все очень занимательно, Герхард. Но я не вижу, чем могу помочь. Черт побери, я ведь даже не еврей!
– Нет? – Флеш усмехнулся. – Тогда позволь мне объяснить. До нас докатился слушок, что Франц Зикс и его люди на оплате у евреев. Берут взятки в обмен на облегчение им выезда из страны. Чего у нас пока нет – так это доказательств. Вот тут на сцену, Гюнтер, и выступаешь ты. Ты раздобудешь их для нас.
– Герхард, ты переоцениваешь мое мастерство. Не так уж я искусен в перелопачивании дерьма.
– Эта миссия СД по сбору информации в Палестине… Почему туда отправляешься именно ты?
– Мне, Герхард, требуется отпуск. А там я загорю, поем апельсинов. Говорят, солнце и апельсины очень полезны для кожи. Ну и потом, – пожал я плечами, – я подумываю об обращении в другую веру. Говорят, в Яффе отлично делают обрезание, если успеть до обеда. – Я покачал головой. – Кончай ты, Герхард. Это связано с разведкой. А об этом, ты сам понимаешь, я не могу болтать с человеком из другого департамента. Если тебе не нравится, так обсуди тему с Гейдрихом. Правила устанавливает он, не я.
– Те двое, с кем ты поедешь, – напирал он, и глазом не моргнув, – нам бы хотелось последить за ними. Выяснить, не злоупотребляют ли они ответственным положением, в котором очутились. У меня даже есть полномочия предложить тебе некоторую сумму на расходы. Тысячу марок.
Так, все будто сговорились дать мне подзаработать. Тысяча фунтов здесь, тысяча марок там. Я уже стал чувствовать себя чиновником в Министерстве юстиции рейха.
– Очень щедро с твоей стороны, Герхард. Тысяча марок – огромный пряник. Но ты не был бы из гестапо, если б не приберег для меня и удара кнутом. На случай, если я не сластена, как вы рассчитывали.