Вскоре меня разбудили шаги наверху. Я сел, меня поташнивало. Не столько от вина, сколько от тревоги и волнения – что же теперь случится со мной? Если только у меня не получится убедить этих людей, что я совсем не Эрик Груэн, меня – и сомневаться не приходится – пристрелят, в точности как предсказывал Джейкобс.
Где-то с полчаса я слушал, как двигают наверху мебель, и чувствовал дым от сигарет. Даже как будто доносился смех. Потом на лестнице затопали тяжелые шаги, и следом раздался скрежет ключа в замке. Поднявшись, я отступил в дальний угол подвала, постаравшись избавиться от мыслей, какую радость испытывают сейчас мстители: наконец-то они добрались до одного из самых чудовищных военных преступников. Дверь распахнулась, и на пороге возникли двое: на лицах у них читалось молчаливое отвращение, а в руках посверкивали новенькие автоматические пистолеты сорок пятого калибра.
На обоих были свитера под горло и лыжные брюки. Один был помоложе, каштановые волосы у него стояли ежиком, словно он только что вышел из парикмахерской, и ему их чем-то намазали: маслом или кремом, брови тоже мохнато топорщились, а большие карие глаза напоминали собачьи, впрочем, он вообще лицом походил на собаку. Спутник его был повыше, еще некрасивее, с ушами как у слоненка и широким длинным носом.
Они повели меня наверх осторожно, точно я тащил невзорвавшуюся бомбу. В кабинете стол был передвинут, за ним лицом к лаборатории сидел мужчина, а перед столом – единственный стул. Мужчина вежливо пригласил меня сесть. Говорил он как американец. Когда я сел, он наклонился вперед, облокотившись на стол и сплетя пальцы, словно намереваясь помолиться, прежде чем приступить к допросу. Рукава рубашки были засучены – может, хотел показать, что настрой у него самый деловой, а может, просто из-за жары в комнате. Помещение пока еще не остыло. Густые седые волосы сваливались ему на глаза, а уж тощий он был, словно ленточка экскрементов, тянущаяся за давно не кормленной золотой рыбкой. Нос поменьше, чем у его соратников, но так, ненамного. Однако к размеру носа не особо кто стал бы присматриваться, отвлекал его цвет. Столько лопнувших капилляров расцвечивало этот нос, что он полыхал, как мухомор. Взяв ручку, обладатель диковинного носа изготовился писать в новом красивом блокноте.
– Ваше имя?
– Бернхард Гюнтер.
– Как вас звали прежде?
– Меня всегда звали Бернхард Гюнтер.
– Какой у вас рост?
– Метр восемьдесят семь.
– Размер обуви?
– Сорок четвертый.
– Размер пиджака?
– Пятьдесят четвертый.
– Номер партийного билета в НСДАП?
– Я никогда не состоял в нацистской партии.
– Номер удостоверения СС?
– Восемьдесят пять тысяч четыреста тридцать семь.
– Дата рождения?
– Седьмое июля тысяча восемьсот девяносто шестого года.
– Место рождения?
– Берлин.
– Ваше имя?
– Бернхард Гюнтер.
Мой дознаватель, вздохнув, отложил ручку. Чуть ли не нехотя он выдвинул ящик стола и достал папку, открыл и протянул мне паспорт на имя Эрика Груэна. Я раскрыл его.
– Это ваш паспорт? – спросил он.
– Фотография моя, – пожал я плечами, – но я никогда не видел этого паспорта прежде.
Он протянул мне другой документ.
– Копия досье СС на Эрика Груэна. Тут тоже ваша фотография, правильно?
– Фотография моя, а досье СС – не мое.
– Заявление о приеме в СС, заполненное и подписанное Эриком Грузном, и медицинская карта. Рост – метр восемьдесят восемь, светлые волосы, глаза голубые, отличительный признак – отсутствие мизинца на левой руке. – Он протянул мне документ. Я взял его – автоматически – левой рукой. – У вас тоже отсутствует на левой руке мизинец. Это вы вряд ли можете отрицать.
– Это долгая история, – сказал я. – Но я не Эрик Груэн.
– И еще фотографии, – продолжал мой дознаватель. – Вот вы пожимаете руку рейхсмаршалу Герману Герингу, снято в августе тридцать шестого года. На другой вы с обергруппенфюрером Гейдрихом в замке Вевельсбург, в Падерборне, в ноябре тридцать восьмого.
– Как видите, я не в нацистской форме, – вставил я.
– А вот ваша фотография, где вы стоите рядом с рейхсфюрером Генрихом Гиммлером, снятая, по-видимому, в октябре тридцать восьмого года. Он тоже не в нацистской форме. – Он улыбнулся. – Что, интересно, вы обсуждали? Эвтаназию, может, акцию «Т-четыре»?
– Я встречался с ним, верно. Но это не означает, что мы посылали друг другу рождественские открытки.
– Ваше фото с группенфюрером СС Артуром Нёбе. Минск, сорок первый год. На этом снимке вы в военной форме. Так? Нёбе командовал специальной оперативной группой, которая убила – сколько евреев, Аарон?
– Девяносто тысяч, сэр. – У Аарона акцент был скорее английский, чем американский.
– Девяносто тысяч евреев. Верно.
– Я не тот, за кого вы меня принимаете.
– Три дня назад вы находились в Вене, правильно?
– Да.
– Ну вот, хоть с чем-то согласились. Улика номер восемь: заверенное свидетельство Тибора Медгэсси, бывшего дворецкого семьи Груэн в Вене.
Когда ему показали вашу фотографию, ту, из вашего эсэсовского досье, он однозначно опознал вас как Эрика Груэна. А есть еще свидетельство дежурного клерка отеля «Эрцгерцог Райнер». Вы там останавливались после смерти вашей матери Элизабет. Он также опознал в вас Эрика Груэна. Это был необдуманный поступок – приехать на похороны. Глупо, но понять можно.
– Да послушайте же! – взорвался я. – Меня подставили! Майор Джейкобс. Подставил красиво и хитроумно. Настоящий Эрик Груэн покидает страну сегодня вечером. Он летит за границу на самолете из американского военного аэропорта. Он будет работать для ЦРУ, Джейкобса и американского правительства – создавать вакцину от малярии.
– Майор Джейкобс – человек честный и достойный. Человек, который ставит интересы Государства Израиль даже выше интересов собственной страны. Порой создавая немалые проблемы для себя. – Откинувшись на стуле, он закурил. – Послушайте, ну чего вы упираетесь? Признайтесь в преступлениях, совершенных вами в Майданеке и Дахау. Признайтесь в том, что сделали, и все для вас пройдет легче. Я вам обещаю.
– Легче для вас. Мое имя – Бернхард Гюнтер.
– Как вы раздобыли себе это имя?
– Это мое настоящее имя.
– Настоящий Бернхард Гюнтер мертв, – объявил дознаватель и протянул мне листок бумаги. – Вот копия свидетельства о его смерти. Он был убит «ОДЕССОЙ» или какой-то другой организацией «старых товарищей» в Мюнхене два месяца назад. Вероятно, для того, чтобы вы могли присвоить его имя. – Он выдержал паузу. – Вместе с этим искусно подделанным фальшивым паспортом. – И он протянул мне мой собственный паспорт. Тот, который я оставил в Мёнхе перед поездкой в Вену.
– Но паспорт не фальшивый, – возразил я. – Он – настоящий. А вот тот, другой, – фальшивка. – Вздохнув, я покачал головой. – Но если я мертв, какое имеет значение, что я говорю. Вы убьете не того человека. Хотя, конечно, вам это не в первый раз. Вера Мессман тоже не была военной преступницей, как наплел вам Джейкобс. Так получилось, я могу доказать вам, что я тот, за кого себя выдаю. Двенадцать лет назад в Палестине…
– Ты подонок! – завопил здоровяк со слоновьими ушами. – Мерзавец и убийца! – Быстро подскочив ко мне, он крепко вмазал мне чем-то твердым, зажатым в кулаке. Я думал, тот, кто помоложе, удержит его. Но нет. Такого не удержать, разве что с помощью крупнокалиберного пулемета. Удар свалил меня со стула. Меня будто шибанул заряд в пятьдесят тысяч вольт. Все тело горело и покалывало, а голову словно закутали в толстое влажное полотенце, так что я не мог ни слышать, ни видеть. Тут на голову мне навернули еще одно полотенце, и наступила тишина и темнота, остался только волшебный ковер. Он взмыл со мной в воздух и понес куда-то, где Берни Гюнтер – настоящий Берни Гюнтер – наконец почувствовал себя как дома.
41
Вокруг было бело. Лишенный блаженного видения, но очищенный от грехов, я лежал во временном пристанище в ожидании, что они решат, как надумают со мной поступить. Я надеялся, что медлить они не станут – очень было холодно. Холодно и мокро. Не раздавалось ни звука, но ведь так и должно быть. Смерть – дама не из шумливых. Но не мешало бы добавить тепла. Странно, но одной стороне лица было гораздо холоднее, чем другой, и на какой-то жуткий момент мне показалось, что я уже в аду. Какие-то ритмичные звуки я все же расслышал, и не сразу, через минуту-другую, понял: это же мое собственное дыхание – земные мучения еще не завершились. Медленно я оторвал от снега голову и увидел человека, копавшего землю в нескольких шагах от меня. Что за странное занятие в лесу посередине зимы? Непонятно, зачем он копает.