Евреи не только ярые враги мусульман, они – угроза миру. Признание этого факта стало величайшим открытием фюрера. Действовать в соответствии с этим открытием, я считаю, – его великая миссия. Действовать жестко, потому что еврейскую проблему не решить, высылая евреев в Палестину. Необходимо найти другое решение, радикальное. Передайте это своим начальникам. Лучший способ расправиться с еврейской проблемой – это осушить поток беженцев из Европы. И я даю фюреру торжественный обет: я стану помогать ему в уничтожении Британской империи, если он пообещает ликвидировать все еврейское население Палестины. Все евреи повсюду должны быть уничтожены.
Даже Эйхмана покоробили речи великого муфтия. А Хаген, делавший записи, рот раскрыл в изумлении от откровенной жестокой простоты предложения муфтия. Рейхерт тоже оторопел. Но они все-таки сумели взять себя в руки и пообещали Хадж Амину, что точно передадут его мысли своим начальникам в Берлине. Обменялись официальными письмами, и Эйхман закончил беседу заверениями, что они обязательно встретятся еще. Никаких важных соглашений заключено не было, но у меня осталось чувство, что суждения муфтия произвели на обоих чиновников СД весьма сильное впечатление.
Когда великий муфтий с сопровождающими покидал номер «Националя», его араб-переводчик напоследок с улыбкой заметил: англичане твердо убеждены, что все еще крепко держат Хадж Амина запертым в ловушке в мусульманском районе Иерусалима (хотя они конечно же не осмеливаются вторгаться туда для его розысков).
Мы переглянулись, закурили и удивленно покачали головами.
– Никогда не слыхал подобного бреда, – заметил я, подходя к окну и глядя, как Хадж Амин и его люди загружаются в неприметный бронированный автофургон. – Сумасшествие чистейшей воды. Этот тип вконец спятил.
– Да, – согласился Хаген. – И все-таки в его безумии проглядывает некая незамысловатая логика, как считаете?
– Логика? – чуть недоверчиво повторил я. – Что ты имеешь в виду?
– Я согласен с Гюнтером, – вступил Рейхерт. – Мне тоже все это представляется настоящим безумием. Что-то вроде крестового похода. Не поймите меня неправильно, я не поклонник евреев, но нельзя же уничтожать целую расу!
– Сталин уничтожил в России целый класс, – возразил Хаген. – Если подумать, даже два или три класса. Расправившись с буржуазией, кулаками и крестьянами, он мог бы нацелиться и на евреев. Последние пять лет Сталин занимается тем, что вынуждает украинцев умирать голодной смертью. А почему нельзя уморить голодом евреев? Конечно, это порождает множество проблем. Так что по сути мое мнение остается неизменным: нам следует и дальше высылать их в Палестину. Ну а что уж тут с ними произойдет – это не наша забота.
Хаген тоже подошел к окну и закурил.
– Хотя я считаю, что учреждению независимого еврейского государства в Палестине нужно всячески препятствовать. Это я понял после того, как приехал сюда. Такое государство вполне сумеет проводить дипломатическое лоббирование против правительства Германии – склонить Штаты к войне с нашей страной, например. Этому следует помешать.
– Я надеюсь, что все же никто не отрицает необходимости куда-то высылать мерзавцев? – спросил Эйхман. – На Мадагаскар бессмысленно. Туда евреи ни за что не поедут. Так что или сюда, или… ну, как Хадж Амин предлагает… Хотя не думаю, чтобы кто-то в СД согласился на такое решение проблемы. Это уж через край.
Рейхерт взял письмо муфтия. На конверте было написано: «Адольфу Гитлеру».
– Как думаете, он высказывает нечто подобное и в письме?
– Без сомнений, – ответил я. – Вопрос в другом: как вам поступить с письмом?
– И речи быть не может о том, чтобы не передать его начальству! – Мысль о возможности утаить письмо великого муфтия шокировала Хагена больше, чем высказывания этого фанатика. – Просто нереально! Это дипломатическая корреспонденция.
– Но не дипломатичная, – обронил я.
– Тем не менее письмо обязательно требуется доставить в Берлин. Отчасти ради этого, Гюнтер, мы и приехали сюда. Нам нужно предъявить какие-то результаты нашей миссии. Тем более теперь, когда мы знаем, что за нами следит гестапо. Плутовать с расходами – одно, а прокатиться в Палестину попусту – совсем другое. Это выставит нас дураками в глазах генерала Гейдриха и уничтожит возможность карьеры в СД.
– Разумеется, про это нечего и думать, – поддержал Эйхман, у него желание выдвинуться любыми способами было не меньше, чем у Хагена.
– Гейдрих, может, и негодяй, – заметил я. – Но негодяй умный. Он слишком умен, чтобы, прочитав письмо, не понять, что муфтий – совершеннейший псих.
– Все возможно, – сказал Эйхман. – К счастью, адресовано письмо не Гейдриху, верно? А фюреру. И ему лучше знать, как реагировать на…
– Один безумец другого всегда поймет, – перебил я. – Ты это хочешь сказать, Эйхман?
От ужаса Эйхман чуть не задохнулся:
– Ничего подобного! И в мыслях такого… – Побагровев до корней волос, он беспомощно оглянулся на Хагена и Рейхерта. – Господа, пожалуйста, поверьте мне. Ничего такого я не имел в виду. Я безмерно восхищаюсь фюрером!
– Конечно, Эйхман, конечно, – покивал я.
Эйхман наконец перевел взгляд на меня:
– Гюнтер, ты ведь не расскажешь Флешу? Пожалуйста, пообещай, что не сообщишь в гестапо.
– И не собирался. Да забудь. Ну а что вы собираетесь делать с Файвелем Полкесом? Как насчет «Хаганы»?
К Полкесу в Каир для встречи с Эйхманом и Хагеном приехал Элиаху, едва успев проскользнуть до того, как англичане закрыли границу после нескольких взрывов бомб, устроенных в Палестине арабами и евреями. Перед встречей я увиделся с Голомбом и Полкесом в их отеле и пересказал им все, что говорилось на встрече с Хадж Амином. Некоторое время Голомб призывал всяческие беды с небес на голову муфтия. Потом попросил моего совета, какую линию поведения избрать с Эйхманом и Хагеном.
– Думаю, тебе следует постараться убедить их, что в любой гражданской войне с арабами победит «Хагана», – посоветовал я. – Немцы восхищаются силой и любят победителей. Только англичане обожают побитых собак.
– Мы победим, – твердо заявил Голомб.
– Они-то этого не знают. Думаю, будет ошибкой просить у них военной помощи – они расценят это как признак слабости. Вы должны убедить их, что вооружены лучше, чем на самом деле. Что у вас имеется артиллерия, танки, самолеты. Возможности проверить, правда ли это, у них все равно нет.
– А как нам это поможет?
– Если они придут к выводу, что победите вы, – объяснил я, – тогда сочтут, что дальнейшая поддержка сионизма – правильная политика. Если же в вашей победе усомнятся, тогда и не угадать, куда они станут высылать из Германии евреев. Я слышал, даже на Мадагаскар.
– Мадагаскар? – изумился Голомб. – Что за нелепость!
– Послушайте, самое важное – убедить их, что еврейское государство может существовать, не являясь угрозой для Германии. Вы же не хотите, чтобы они вернулись в Германию с убеждением, что великий муфтий прав? И всех евреев в Палестине следует истребить?
Встреча прошла гладко. На мой взгляд, Голомб и Полкес тоже рассуждали как фанатики, но, по их словам, не как религиозные безумцы. Впрочем, после бреда великого муфтия любые иные рассуждения казались вполне разумными.
Через несколько дней мы отплыли из Александрии на итальянском пароходе в Бриндизи, там пересели на поезд и 26 октября вернулись в Берлин.
Эйхмана потом я не видел почти год. Но как-то, работая над очередным делом, которое привело меня в Вену, случайно встретился с ним на Принц-Ойген-штрассе, что в Одиннадцатом округе, чуть к югу от площади, которая позже стала называться Сталин-плац. Эйхман выходил из дворца Ротшильдов, который после вторжения вермахта в Австрию в марте 1938 года отняли у владевшей им еврейской семьи, давно ставшей символом богатства, и теперь превратили в штаб-квартиру СД в Австрии. Эйхман к этому времени стал унтерштурмфюрером. Походка его была теперь бойкой и энергичной. Евреи уже стремительно убегали из страны, и Эйхман впервые в жизни обрел настоящую власть. Его отчет начальству после возвращения из Египта явно произвел большое впечатление.