— Он считал, что погиб?
— Не знаю. Думаю, что так. И с тех пор я ничего не слышала о нем и волновалась все больше и больше. Я не понимаю и сейчас, зачем ему понадобилось убегать и становиться преступником или оставаться с ними?
— Это неясно. Он мог и не знать, что они преступники. Если бы ты могла вспомнить еще хоть кого-нибудь!
— Я стараюсь. — Она закрыла глаза и опять начала качать головой. — Не могу. Если это не те самые люди, с которыми он должен был встретиться в ту субботу вечером, когда взял машину...
— Говорил он о них хоть что-нибудь?
— Что ему ужасно нужно их видеть.
— Это были мужчины или женщины?
— Я не знаю этого.
— Говорил ли он тебе в воскресенье утром, когда вы здесь встретились, о предыдущей ночи?
— Нет. После этого случая и скандала с родителями он был какой-то притихший. И я ни о чем не спрашивала его. А должна была! Я знаю, должна была... Или нет? Я всегда делаю все только во вред... Все плохо: сделаешь — плохо, не сделаешь — тоже плохо!
— Я уверен, ты поступаешь правильно гораздо чаще, чем большинство других людей.
— Ни мама, ни папа так не думают.
— Родители могут ошибаться.
— А вы — папа?
Этот вопрос напомнил мне грустных ребят в школе в «Проклятой лагуне».
— Нет. И никогда не был. У меня чистые руки.
— Вы смеетесь надо мной, — мрачно сказала она.
— Нет, не смеюсь, и едва ли когда-нибудь буду.
— Я не знаю детективов, которые были бы похожи на вас, — подарила она мне с улыбкой.
— Я не копирую других... — Наши отношения, которые то рушились, то восстанавливались, теперь вовсе расцвели. — И еще одно, о чем хотел спросить тебя, Стелла. Твоя мать, кажется, убеждена, что Том разбил машину умышленно?
— Да, я знаю, что она так думает.
— Нет ли в этом доли истины?
Она задумалась.
— Не думаю, он не стал бы делать этого, если только он не... — Ее поразила ужасная догадка.
— Продолжай.
— ... если только он не пытался покончить жизнь самоубийством. А больше незачем.
— Покончить с собой?
— Да. Он мог. Он не хотел возвращаться домой, он часто говорил мне об этом. Но не говорил почему.
— Кое-что я смог бы выяснить, осмотрев машину. Ты не знаешь, где она?
— Внизу, на кладбище разбитых машин Ринго. Мама ходила туда через день.
— Зачем?
— Я убеждена, что это помогает ей поддерживать в себе злость. Мама действительно помешалась на Томе или еще помешается, как папа. Эта история ужасно подействовала на них. Да и я не облегчаю положения, уйдя сейчас из дома. — Она топнула ногой. — Мама вызовет полицейских. А потом убьет меня.
— Нет, не убьет.
— Убьет. — Похоже, она совершенно не боялась за себя, так спокойно это произнесла. — Если вы узнаете что-нибудь о Томе, дадите мне знать?
— Это может оказаться трудновыполнимым, имея в виду отношение ко мне твоей матери. Почему бы тебе самой не позвонить мне, когда понадобится? По этому номеру ты всегда можешь разыскать меня. Это служебный телефон. — Я дал ей свою визитную карточку.
Она спустилась по лестнице и бесшумно умчалась, скрывшись за деревьями, — одна из тех девушек, которые заставляют вновь поверить в этот мир...
Глава 6
Я направился к дому Хиллманов, чувствуя, что наконец-то овладел инициативой — инициативой, которую мог бы уступить мне и Хиллман, если бы захотел.
Прежде чем сесть в оставленную возле дома машину, я взглянул на окно комнаты Тома. Хиллман с женой сидели у окна, тесно прижавшись друг к другу, и он коротко кивнул мне.
Я поехал в сторону городка и вскоре был уже на главной улице. Мокрые тротуары были почти пустынны, народу не было, как и всегда, когда в Калифорнии идет дождь.
Поставив машину перед магазинчиком спортивных товаров и заперев ее, я спросил хозяина, где находится бар «Фло». Тот указал на запад, в направлении океана.
— Не думаю, что они работают в это время. Но есть немало и других подобных мест, которые открыты.
— А где мастерская Ринго?
— Три квартала на юг по Санджер-стрит. Первый стоп-сигнал после железной дороги.
Я поблагодарил его. Это был средних лет мужчина, весело несущий бремя своих неудач.
— Я могу продать вам чехол для вашей шляпы, — предложил он.
— Сколько?
— Девяносто восемь центов и доллар-другой — пошлина.
Я купил. Он сам надел чехол на шляпу.
— Не много для первого раза. Но...
— Красота — в пользе.
Он улыбнулся и кивнул.
— Вы сказали то, что я хотел сказать. Представляю, какой вы ловкач. Между прочим, моя фамилия — Боткин. Джозеф Боткин.
— Лью Арчер.
Мы пожали друг другу руки.
— Мое почтение, мистер Арчер. Если я не слишком назойлив, то позвольте узнать, откуда у такого человека, как вы, появилось желание выпить в баре «Фло»?
— А почему бы и нет?
— Мне не нравится, как они ведут дела, вот и все. Они сбивают у соседей цены, которые и так упали бог знает до чего...
— Как же они этого добиваются?
— Во-первых, они разрешили свить у себя гнездо молодым парням, которых вообще и пускать-то не следовало. И крепкие напитки им подают...
— А во-вторых?
— Я и так слишком разболтался, а вы задаете много вопросов. Уж не из ФБР ли вы?
— Нет, хотя, конечно, я не сказал бы вам, если бы оно так и было. А что, бар «Фло» под наблюдением?
— Не удивился бы. Я слышал, на них была подана жалоба.
— От человека по имени Хиллман?
— Да. Вы из бюро, а? Если вам хочется взглянуть на это место самому, они открываются в пять.
Было двадцать минут пятого. Я дошел до бара «Фло», который и в самом деле был закрыт. Он выглядел так, будто вообще никогда не открывался. В щелку между занавесками я заглянул в темное нутро бара. Стол и стулья в ту же красную клетку, что и занавески, были расставлены вокруг площадки для танцев. Поглубже, в полумраке, виднелось место для оркестра, украшенное яркими бумажными цветами. Все вместе взятое выглядело таким заброшенным, что можно было подумать, будто оркестранты забрали свои инструменты и уехали отсюда много лет тому назад.
Я вернулся к машине и поехал вниз по Санджер-стрит к мастерской Ринго. Она была окружена высоким дощатым забором, на котором огромными белыми буквами было выведено его имя. Черная немецкая овчарка выскочила из открытых дверей будки и деликатно схватила меня за запястье огромными желтыми зубами. Она не рычала и вообще не издала ни звука. Едва ощутимо она удерживала меня, глядя мне прямо в глаза. Толстый, даже тучный человек с круглым, как мяч, животом, едва прикрытым клетчатой рубашкой, вышел мне навстречу.
— Все в порядке, Лев!
Собака отстала от меня и направилась к толстяку.
— У него грязные зубы, — сказал я. — Вам следует давать ему побольше костей. Я не имею в виду, конечно, мое запястье.
— Мы не ждали посетителей. Простите. Но он же не сделал вам больно, а, Лев?
Лев завращал глазами и вывалил язык почти в фут длиной.
— Подойдите, приласкайте его.
— Я-то люблю собак, — сказал я, — но вот любит ли он людей?
— Конечно. Подойдите, ну...
Я подошел и погладил его. Лев повалился на спину, поднял лапы в воздух и улыбнулся мне всеми своими клыками.
— Чем могу быть полезен, мистер? — спросил Ринго.
— Хочу взглянуть на машину.
Он указал рукой в сторону двери.
— У меня их сотни, но нет ни одной, на которой вы смогли бы выехать отсюда. Или вы хотите одну из них на съедение?
— Та машина, которую я хочу осмотреть, особая. — Я предъявил свое удостоверение монтажника. — Думаю, это почти новый «додж», принадлежащий миссис Карлсон, который разбили неделю назад или что-то около этого.