Одна только небольшая неточность была в этом плане, которую невозможно было перепроверить ни с воздуха, ни с земли. Количество мин, которое предполагалось установить на грунт, было указано в тридцать раз меньше того, что было реально запланировано, и места установки, а значит, и направления вероятного удара противника, были указаны совсем не те, что наметило советское командование. То, что общая протяженность траншей и ходов сообщения была приуменьшена на три тысячи километров, и количество размотанной колючей проволоки указывалось раза в четыре меньше реального — это уже были мелочи. Поди-ка, проверь. В целом весь план со всеми приложениями неизбежно должен был создать у немцев твердое убеждение в том, что им в очередной раз удастся провести успешную операцию на окружение советских войск.
Несколько неприятных и тревожных минут пришлось пережить Головину час назад при утверждении этого «плана».
Когда в назначенный час Головин явился к Василевскому выяснилось, что не хватает самого главного — подписи Сталина на плане.
— Пойдете вместе со мной, — сказал Василевский. — Я докладывал Иосифу Виссарионовичу ваше предложение. Товарищ Сталин хочет лично уточнить детали.
В ту ночь они были последними, кого принял Сталин до того, как поехал в Кунцево отдыхать.
Светало. Ранние лучи играли на зубцах кремлевской стены.
В приемной уже никого не было, кроме Поскребышева и двух адъютантов. Все наркомы и генералы, побывав на приеме у товарища Сталина, разъехались по своим штабам и наркоматам, чтобы неукоснительно выполнить предначертанное мудростью вождя.
В кабинете был полумрак. Наглухо закрытые плотные шторы не пропускали свет. Неяркая лампа с зеленым абажуром на столе Верховного освещала лишь небольшое пространство вокруг себя.
Когда они вошли, Иосиф Виссарионович поднял голову от бумаг. Освещенными остались только блестящие пуговицы на кителе и маленькая звездочка Героя Социалистического Труда на красной ленточке. На погоны и лицо вождя падала тень, и нельзя было увидеть, как сильно устал Сталин за последние сутки. Головин поймал себя на мысли, что, пожалуй, никто в целой стране не подумал о том, что товарищ Сталин — это не только вождь и учитель, не только светоч мысли, организатор и вдохновитель наших побед, но, прежде всего, шестидесятитрехлетний старик, которому невероятно тяжело работать сутками напролет, решая десятки тысяч больших и мелких вопросов.
Головин подумал так и… по-человечески пожалел этого пожилого человека в кителе.
— Проходите, товарищи, — Сталин показал рукой на стулья, стоящие рядом с его столом. — Докладывайте, товарищ Василевский.
Василевский кратко, даже скупо, видимо, не в первый раз, доложил о том, что Генеральный штаб считает, что наиболее вероятным местом нанесения удара немцами на летнюю кампанию сорок третьего года станет Орловско-Курский выступ. Генеральный штаб планирует меры по организации обороны в районе выступа, отражению наступления немцев и переходу в крупномасштабное контрнаступление на большую глубину с решающими последствиями.
Сталин слушал молча и, казалось, был согласен с начальником Генерального штаба.
— А что, если немцы не нанесут свой удар, а приготовятся к активной обороне? — спросил он.
— Мы в Генеральном штабе рассматривали такой вариант и отклонили его. Данные войсковой и агентурной разведки также подтверждают наше предположение о планах Гитлера на летнюю кампанию — нанесение удара в Орловско-Курский выступ.
— Откуда такая уверенность? — Сталин поморщился. — Вы думаете, у немцев нет разведки? Они обнаружат нашу мощную линию обороны и три раза подумают, атаковать ее или нет.
— На этот случай, товарищ Сталин… — начал Василевский, но Верховный перебил его:
— Знаю. Докладывайте, товарищ Головин.
Головин встал, подробно и дельно доложил Верховному свой план дезинформации немцев. Сталин не перебивал.
Когда Головин закончил, он уточнил:
— И вы, товарищ Головин, предлагаете мне поставить свою подпись под этой филькиной грамотой?
Он небрежно щелкнул ногтем по толстой панке.
Филипп Ильич ничуть не оскорбился за «филькину грамоту», хотя намек был куда уж ясней.