She’s got it. — продолжил орать я.
Yeah, baby, she’s got it
Well, I’m your Venus
I’m your fire, at your desire
Well, I’m your Venus
I’m your fire, at your desire
А после короткого останова, гитара снова взревела похожими, но совершенно другими аккордами[2].
Пришли ещё девчата и остальные пятеро ребят, и тоже сразу включились в «дрыгалку». Пыркову пришлось несладко и он переместился ближе ко мне, усевшись на мой матрас и подобрав под себя ноги. Он был одет в штаны от какого-то простенького спортивного костюма и такую же, как и у всех куртку-штормовку, которую он снял, положив с собой рядом, оставшись в синей рубашке в красную полоску.
Я сидел на туристическом раскладном стульчике и заливался «соловьём».
От «Тяжёлой ночи», я перешёл к теме полегче, и те кто имел гендерную тару, затанцевали «медляк»[3]. Потом я спел Hey Jude[4], Michelle[5], Help[6] и далее по списку, как говориться, пока наши танцы не прервались репликой дежурного повара, очень похожей на такую же из фильма «Джентльмены удачи»[7]:
— Ну вы будете кушать, или нет⁈ Всё остыло давно! Там и дождь кончился…
Пока мы ужинали, снова пошёл дождь и мы снова переместились в мою палатку. Мне хотелось тупо растянуться на матрасе, но девчонки расселись вокруг меня, как лягушата, ждущие от матери квакушки концерт.
— Что, вы хотите песен? — спросил я.
— Ты сам первый начал, — сказала Татьяна. — Я не успела тебя предупредить, когда увидела гитару в чехле. Теперь ты будешь изнасилован… До потери пульса. Правда, — морально.
Я вздохнул, взял гитару…
— Каши налупился… Поспать бы сейчас[8]…
И тихо перебирая струны, я запел:
— Какую песню спеть тебе родная? Спи, ночь в июле только шесть часов. Тебя, когда ты дремлешь, засыпая, я словно колыбель качать готов. Спи, ночь в июле только шесть часов. Спи, ночь в июле только шесть часов. Спокойной ночи говорю я снова и верую, что не настанет дня, когда тебе два этих тихих слова промолвит кто-нибудь поздней меня. Спи, ночь в июле только шесть часов. Спи, ночь в июле только шесть часов. Пусть, милая, тебе спокойно спится, а я пока долину осмотрю. Скажу, чтоб вовремя запели птицы, задую звезды и зажгу зарю. Спи, ночь в июле только шесть часов. Спи, ночь в июле только шесть часов.
— А ты пел Визбора, — тихо сказала какая-то девчонка. — А его же Милая моя, не знаешь, случайно.
Я кивнул. Было ещё светло. День в июле длинный…
— Солнышко?
— Ага. Сыграй, а?
— Да, пожалуйста, — так же почему-то тихо сказал я.
— Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены, [9]
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Крылья сложили палатки — их кончен полёт,
Крылья расправил искатель разлук — самолёт,
И потихонечку пятится трап от крыла,
Вот уж действительно пропасть меж нами легла.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Не утешайте меня, мне слова не нужны,
Мне б отыскать тот ручей у янтарной сосны,
Вдруг сквозь туман там краснеет кусочек огня,
Вдруг у огня ожидают, представьте, меня!
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
Всем нашим встречам разлуки, увы, суждены,
Тих и печален ручей у янтарной сосны,
Пеплом несмелым подёрнулись угли костра,
Вот и окончилось всё — расставаться пора.
Милая моя,
Солнышко лесное,
Где, в каких краях
Встретишься со мною?
— Ну, вот. Чем всегда заканчивали сборы, тем начали. Может тогда уж и по домам поехали? — спросила Татьяна. — Завтра будет хорошая погода и надо будет стену пощупать. Кто соревноваться, конечно будет… Мишка — точно будет, ему нужен для второго разряда этот маршрут. Или ты на первый сразу рассчитываешь?
— Не-не, — покрутил головой я. — Мне много не надо. Мы же соревноваться приехали. Что надо, то и сделаю.
— О, как! Молодец! Не за себя переживаешь, за команду! Учитесь, студенты! И студентки! Не устал народ веселить? Они, смотри вон, разлеглись уже. Отдыхают. Говорила я тебе, сюда все переберутся…
— Так я к тебе убегу, пустишь?
— Куда я денусь? — вздохнула Татьяна. — Спой тогда и для меня что-нибудь.
— Несёт меня течение, хочешь? — спросил я.
— Давай, — вздохнула она. — Почему у тебя все песни такие печальные?
— Так, э-э-э, про любовь же, — сказал я. — Петь?
— Пой.
Я спел[10]. Стало ещё грустнее. Девчонки с мальчишками стали расходиться.
— И погода такая мерзкая, — сказала Татьяна. — И ты ещё со своими песнями душу разбередил. Пойду ка и я в свою палатку.