Отец ночевал у тётки Марии, я у бабушки. На утро я перебрался в лечебницу, которая зимой, чаще всего, пустовала, и расположился на том древнем зелёном кожаном твёрдом диване, о котором упоминал ранее. Он был ровный как стол и на нём можно было разложить карандаши, а перед ним поставить пюпитр, и рисовать, рисовать, рисовать.
Отец тоже времени даром не терял. Он, кроме того, что помогал сестре по хозяйству, тоже делал наброски. Ему захотелось написать то, что он когда-то уже писал. Домик, сад, огород, двор с собакой, коровник. Тётку Марию… Старый её портрет, потемневший словно икона, висел на белёной стене в утлой горнице. Маленький у тётки Марии был домик. И как они в нём, в двух комнатках, жили вшестером: Митя, Надя, Коля, Вера и тётка Мария с дядей Колей? Который сейчас уже год лежал парализованный после инсульта. Да-а-а… Тётка и сама была словно сошедшей с иконы мученицей, но силы духа не теряла. Удивительной воли была моя тётка Мария!
Я строчил картинки словно из пулемёта. Пока не пришла Наташка Зубарь, соседка из дома напротив, мне удалось нарисовать двадцать картинок. Из нужных мне двухсот. Хе-хе…
— Ты что тут делаешь? — спросила она. — Рисуешь? Баб Таня сказала, что ты здесь. О! Хоть печь натопил, а от бетонного пола всё равно холод.
— Надо картинки для книжки нарисовать. Двести штук. Специально из города уехал, чтобы не отвлекали.
— Что за картинки? Что за книжка? Детская?
Наташка была моей ровесницей, и была рыжей, словно лисица. Обилие конопушек делало и её лицо рыжим, и она этого сильно смущалась. А я, видя её с детства, привык и мне даже нравилась её «рыжина». Да и сама Наташка мне тоже нравилась. С детства. Нас даже дразнили женихом и невестой, а мальчишки тем летом меня уже хотели поколотить по-настоящему. Те, которые меня плохо знали. И они приходили, вызывали меня на драку. И я выходил. Но побить меня им не удалось. А потом им мои друзья разъяснили, что я на Наташкину любовь не претендую. Просто живём рядом, да… И дружим с детства. Какая может быть любовь, если уезжаешь на девять месяцев?
— Детская, но японская, — улыбнулся я, вставая и потягиваясь, разминая потягушками спину и плечи.
— Японская? Покажи?
Она взяла несколько картинок.
— Ух ты! Как на жевательной резинке, что ты подарил. Мальчишка на тебя похож. Только кукольный какой-то. И девочка красивая. Кто такая?
— Одна из героинь. С тебя рисовал, кстати. Не замечаешь сходства?
— Как это, с меня⁈ Это я⁈
— Ну… Не совсем, чтобы — ты. Но разве не видишь сходства? Посмотрись в зеркало.
Наташка подошла к большому прямому зеркалу в старой деревянной раме, висевшему на стене и сравнила изображения. Сравнила и заалела так, что могла и воспламениться, если была бы спичкой.
— Зачем ты? Зачем ты меня нарисовал?
— Ну… Это не совсем ты. Просто похожая на тебя героиня. Ты очень красивая, а мне нужно было нарисовать такую-же рыжеволосую девочку.
— Ты… Ты… Ты — дурак! — выкрикнула Наташка и бросив картинку выбежала из ветеринарной лечебницы. И только сейчас я почувствовал, что сквозь запахи карболки и других медицинских препаратов, еле-еле пробивается запах подаренных мной вчера Наташке духов «Кензо».
[1] https://auto.ru/catalog/cars/mazda/proceed/21101586/21106216/specifications/
[2] Тягово-сцепное устройство (фаркоп) — устройство, предназначенное для буксировки грузовых и легковых прицепов транспортным средством (тягачом).
Глава 9
— Я тебя предупреждал, — сказал «мой внутренний голос». — Женщины, что кошки… Дал сметаны — ластится, не дал сметаны — царапается. Но не знаешь, что лучше. От любви до ненависти один шаг. Это про них.
— Какая любовь? — удивился я. — Новогодний подарок.
— Ты в том году ей дарил «Кензо»?
— Смеёшься?
— Нисколько. Это ты не понимаешь, что женщины внимание к ним, заботу и подарки воспринимают, как подношение и демонстрацию к ним любви. Они все считают себя богинями, достойными жертвоприношений.
— Так я же нарисовал её в книжке. Что не так-то?
— Никакой девушке не нравятся её конопушки. А ты ещё и преувеличил их количество.
— Но это же красиво! Японцам должно понравиться!