— Е*ать-копать! — выдохнул тот же голос, что вспомнил моё местное «погоняло».
— Это чо было⁈ — вопросил другой.
— Как конь копытом…
— Ну его на хер, ребя.
Тракторист охнул и, обмякнув, осел на землю. Глаза его закатились и погасли. Я подошёл, присел и на запястье пощупал пульс.
— Живой? — спросил Васёк.
— Пульс есть. Я не сильно его.
— Ху* себе не сильно, — сказал кто-то.
— Кто его просил⁈ — чуть не плача спросил Васёк. — Тоже мне, деловой[1] выискался! Сами бы разобрались. Да и разобрались уже.
Я не понимал причины расстройства парня, но он не дал мне повода долго размышлять на эту тему.
— Покажешь Наташкин «партрет»?
Он так и сказал «партрет».
Я пожал плечами.
— Покажу не жалко.
— Подвезёшь на своём мерине?
— Это не мерин, — сказал я, — а «Мазда».
— Да, мне пох*й. Хоть кобыла «Мазда».
Васёк рассмеялся. Настроение у него почему-то резко улучшилось. Наверное, до него наконец-то дошло, что никакой городской больше не претендует на его Наташку.
Васёк обошёл машину и, открыв дверь, важно уселся на переднее сиденье. И тут я увидел, что ему было-то не больше шестнадцати лет. Как, впрочем и другим «колхозникам». Кроме «тракториста». Тому было лет девятнадцать, и он уже приходил в себя, осоловело «хлопая глазами».
— Поехали, — сказал Васёк и важно помахал «толпе» ручкой.
— Поехали, — сказал я, хмыкнув. — Грудина не болит?
— Нормально, — буркнул Васёк, искоса глянув на меня. — А чо, точно бы всех мог уложить?
— С дрыном? Да легко!
— Что это за, э-э-э, спорт такой? Самбо боевое?
— Что-то типа того. Армейский рукопашный бой.
— Понятно. У меня братан на границе служил. Показывал приёмчики…
Я промолчал.
— Классная машина. Вроде не наша, да? Тут всё по-английски. Это радио, да? А это?
— Я же говорю… Мазда японская.
— Японская? У-у-у… А я не понял сначала. Клёвая машиина.
Я ткнул кнопку кассетника. Заиграла «Женькина музыка», которая, как я уже знал от «предка», нифига не Женькина, а многих других авторов из будущего. Да и насрать, что он её тупо слямзил. Мне нравились эти «Белые Розы»…
— Ух ты, клёвая музыка! — восхитился Васёк, а я сделал громкость магнитофона побольше.
— Слушай, Миха, задари мне этот портрет? — попросил Васёк. — Или продай. Трояк прямо щас могу дать. Она тут такая, бл*ть, фигуристая. И сиськи… Словно вот-вот выпрыгнут из кофточки. И глаза… Бля*ские, пи*дец. Ха-ха… За веснушки, говоришь, на тебя обиделась, ха-ха… Она за эти сиськи на тебя обиделась, и за этот взгляд похотливый. А ты говоришь, что ты не знаешь её, как бабу. Смотрела на тебя так, да?
— Хрен знает, — пожал я плечами. — Художники много чего замечают, что другие люди не видят. Портрет это не фотография.
— Так подаришь, или продашь?
— Так забирай, не жалко. Я себе, что хочешь нарисую. Только она убьёт тебя, если узнает, что портрет у тебя. И, э-э-э, конец вашей любви.
— Да, нет у нас с ней никакой любви, — вздохнул Васёк. — Водит она меня, как карася, за губу. А мне и губу жалко рвать, и понимаю, что зажарит она меня и съест, как та лисица. Слышал я, что она с Петрухой-трактористом зажималась. Вот от того он и встрял против тебя. Дурак. Хрен она ему даст.
— Да? Правильная, что ли? — удивился я.
— Сеструха моя мне говорила, что она в школе девчонкам хвасталась, что у неё кто-то есть, да не местный, и она себя для него бережёт, а всех просто за нос водит.
— Хм! — хмыкнул я и задумался.
— Только с Петрухой такие шашни не проканают. Он её на шлямбур всё равно напялит. А если напялит, то и мне она будет не нужна. А я бы её и пальцем не тронул.
— Васёк, знаешь что… Давай я нарисую её настоящий портрет и тебе подарю. Такое, — я показал на рисунок из будущей манги, — никому показывать нельзя. Не дай бог кто другой увидит… Матушка твоя, или брательник… Такая молва по деревне пойдёт… Прямо сегодня нарисую. А ты приходи завтра. С утра приходи.
— Сегодня же новый год!
— И что? — не понял я.
— Как, что. Бухать будем. Рано я не встану.
Я усмехнулся его «душевной простоте».
— Приходи, когда сможешь.
— Так, это, похмеляться будем весь день. Завтра-то вся гулянка и будет. Ночь перед рождеством видел фильм? Про черевички и Вакулу? Вот так и у нас.
— Мы уедем только третьего. Ты где живёшь? если что — завезу, когда мимо поедем.
— Да не-е-е… Я до третьего уже протрезвею, — сказал неуверенно Васёк.