— Это пиз*ец! Миха! Я тебе должен по гроб жизни.
— Ну, вот, а ты меня хотел наказать, — усмехнулся я. — В хоккей играем?
— Э-э-э… Снаряги для тебя нет. Ты вон какой длинный, а большие размеры все разобраны. У нас парни все, что тебе Лутченко.
— А ты? — спросил я, улыбаясь.
— Я — нападающий, — буркнул Васёк.
— Ты, нападающий, как сам-то играть будешь? Еле, ведь, дышишь.
— Да-а-а… Отметили Новый год… Даже икать боюсь…
— У меня есть снаряга и коньки. Я же играл с вами в том году.
— Да? — удивился Васёк. — Не помню.
— А я тебя помню, — сказал я. — Я в команде Серёги Серобабы на вороотах стоял.
Васёк отмахнулся.
— Голова всё равно не варит. Короче. Ты там за клюшку говорил, пошли в школу, пока трудовик там. Я договорился.
— Я сделал себе клюшку.
— Сделал? Ну и хорошо. Тогда завтра в девять утра к школе подходи. Покатаемся, потренируемся. Или сейчас иди. Скажи, я прислал. Я сегодня вне игры. Пойду отсыпаться.
— Ему же только шестнадцать лет, а бухает он по взрослому, — подумал я. — Куда смотрит семья и школа?
— Туда же, куда и он. Спивается деревня и скуривается. А к девяностым и колоться будут. Сейчас уже двери в домах запирать начинают, когда на огород уходят. А раньше?
Да-а-а… Раньше бабушка уходила в магазин, а дверь закрывала не на замок, а на шепочку, вставленную в проушину для навесного замка.
Васёк, забрав Наташкин портрет, упакованный в плотный картон ушёл, а я продолжил рисовать. Я передумал сегодня идти на каток. Много у меня ещё оставалось работы. Завтра приду. Нужен буду, возьмут, а не нужен, так и ладно.
Я работал допоздна. Бабушка уже привыкла, что я только ночевать прихожу на их половину дома. Обжил я лечебницу так, что даже ветеринар и бабушкин начальник Николай Кириллович Довженко удивился, когда как-то зашёл за каким-то лекарством для чьей-то коровы.
— О, как ты тут устроился! Кхе-кхе… Совсем… Совсем по домашнему стало пахнуть. Кхе-кхе… Жильём-с.
Дядя Коля — добрейшей души человек, меня в детстве привечал и позволял играться всем инструментарием ветлечебницы. И первым показал мне муху в микроскопе. Она потом, сука, мне снилась в страшных детских снах. Ха-ха… Ага… Это сейчас «ха-ха», а в пять лет муха в микроскопе совсем не ха-ха…
Дядя Коля говорил с явно выраженным южно-русским «акцентом» и словно играл роль этакого украинского «Айболита». Хотя внешне на «Айболита» был совсем не похож. Дядя Коля был крупным, мордатым, улыбчивым усачом с круглыми глазками и небольшой плешью спереди. Ручищи у него были жилистые и перекрученные мышцами, что ветки старого дуба. Коров и бычков он валил, ловко спутывая им ноги верёвкой, на раз-два-три. Улыбаясь и что-то приговаривая, валил, словно убеждая или уговаривая. Он всегда был добр ко мне, и потому я его совсем не опасался, устроив у него в лечебнице художественную студию.
Плодотворно поработав, я пораньше пошёл спать и проснулся готовым к «труду и обороне».
— Я сегодня на каток иду, — сказал я бабушке. — Наверное, за вашу школу буду в хоккей играть.
— Поиграй-поиграй, внучок, — сказала бабушка. — А то всё глаза за своими картинками портишь. Я сегодня в сельпо пойду. Зайду посмотрю, как вы играете.
Нормально перекусив, я обулся и, вскинув, на плечо спортивную сумку с амуницией и взяв клюшку, потопал в центр деревни к школе, оставляя на свежевыпавшем снегу рифлёные отпечатки своих туристических чехословацких сапог.
— Вот он! — услышал я радостный голос Васька. — Я же говорил, чтопридёт!
— А почему вчера не пришёл? — спросил меня мужчина в коричневом свитере и вязаной шапочке.
С утра прилично до минус двадцати подмораживало.
— А должен был? — удивился я.
— Я же тебе говорил, что тебя Михалыч ждёт в школе, — быстро-быстро затараторил Васёк. —.Говорил?
— Говорил, но я думал это из-за клюшки. А клюшку я сделал сам.
— Сам сделал? Ну, ка, покажи, ка…
Я поставил сумку на снег и протянул ему клюшку.
— Хм! Хорошая работа. Узнаю и тебя, и твои клюшки. Помню, ты в том году здесь играл. Но тогда мы не вышли в районный финал. А в этом году, да… Но что-то я не заметил, что ты тогда как-то выделялся. Совсем не помню, как ты играл. Ты из Владивостока? У Статилко живёшь?
Я молча кивнул.
— Нам позарез нужно выиграть эту игру. Не хочется за третье место потом бороться.
— Э-э-э… Так сейчас финал, или, всё-таки, полу финал.
— Полу, полуфинал, — скривился тренер-трудовик. — Но для нас он, как финал. Переодевайся. Васька сказал, что снаряжение у тебя есть своё? Ну, ка, покажи?