— Я сделал за свою жизнь двадцать «фендеров», — улыбнулся я. — Не веришь?
Никольский пожал плечами.
— Странно, но верю, — сказал он. — А с изданием песенника не шутишь?
— Что я сумасшедший, в твоём лице врага наживать? Ни сколько не шучу. Только это не скоро получится. Ты успеешь ещё несколько песен написать.
— И когда, примерно?
Видно было, что Никольского зацепило моё предложение.
— Думаю, в середине следующего года.
Мне надо было сделать на компьютер программу для редактирования текстов. Не «Пэйдж Мэйкер» конечно, но что-то подобное и значительно проще. Причём нотный редактор я сделал давно. Для синтезатора требовался. У меня и клавиатура особая была. И ноты можно было распечатывать уже сейчас. А вот с текстовым редактором пока были проблемы. Можно было бы и на печатной машинке напечатать, сфотографировать и в таком виде напечатать, но мне хотелось добиться от принтера шрифта качества высокой печати.
— Для издательства песен, наверное, нужно разрешение авторов. Я-то не против, а вот Юра Ряшенцев сейчас судится с Хилькевичем. Не понравилось ему, что одну песню написал не он, а Смехов. Стихи у неё, де, говно, и пусть, де она идёт под авторством Смехова в титрах. Да и сценарист Марк Розовскиий судится с Хилькевичем. Тот ему денег не хочет платить за сценарий. Потому фильм сейчас и лёг на полку и когда выёдет в прокат, не известно. А до этого выпускать песенник не имеет смысла.
— Ну да, ну да… С автором текстов надо договариваться. Это с композитором не надо, а с поэтом — однозначно надо. Ещё и гонорар платить придётся. Как он, Рашенцев? Нормальный мужик?
Не знал я про такие заморочки с «Мушкетёрами».
— Нормальный.
Я знал Рашенцева, как главного поэта песенника, основу российского музыкального кино. Как никто другой он написал огромное количество хороших песен к хорошим кинофильмам. Но я не знал его лично.
— Познакомишь нас? — попросил я.
— Не вопрос.
— Хотел бы организовать новогодний концерт в Театре. Может выступят твои ребята? — я мотнул головой на резвящихся, как дети на полянке перед домом музыкантов.
— Они хотели немного подзаработать: подарки детям, то, сё… У ребят спросить надо.
— Платить будем по средним ставкам. Обговорим их при согласии участия в концерте. И ещё… Как ты, Максим Исаакович, отнесёшься к тому, что я у тебя Константина украду?
— В смысле, украдёшь? — вскинул на меня брови Максим и перевёл взгляд на Никольского, который тоже округлил от удивления глаза.
— Хочу попросить его помочь мне по музыкальной части. Сам понимаешь, не смогу я заниматься всеми проектами одноверменно.
— А он сам в курсе? — улыбнулся Дунаевский.
— Уже да, — улыбнулся я.
— По музыкальной части? — нахмурившись, спросил Никольский. — Это что надо делать?
— Помогать ребятам. Ты же хороший гитарист и музыкант! И главное — у тебя есть чувство вкуса. У Стаса Намина много твоих аранжировок. Один «Старый Рояль» многого стоит. Оклад нормальный положу. Учиться в музыкальном училище сможешь.
— Нормальный оклад — это какой?
— Э-э-э… А тебе сколько хватит?
— Э-э-э…
Никольский почесал затылок.
— Э-э-э… Рублей двести, хотя бы.
— Преемлимая сумма, — кивнул я.
— Хороший оклад, — подтвердил Дунаевский. — Такие деньги в филармонии получить, это надо попахать.
— На себя поработаешь! — продолжил я искушать. — Всё, что придумаешь, сыграем и запишем. У меня кое что есть сыграть. Тут поиграем концерты. И в своё удовольствие. И на радость людям.
— Твой «Поворот» — сильная вещь! — сказал Никольский.
— Подтверждаю, — кивнул головой Дунаевский.
— Что у тебя за песни? Если похожие на «Поворот», то я согласен на совместное творчество.
— А, вот, кстати… Сейчас покажу.
Я сходил в дом и вынес гитару. Было относительно тепло, а гитара всё это время стояла в прохладном «предбаннике», так что я не опасался, что её поведёт и она расстроится.
— Сыграю одну песенку.
— Не опасаешься голос на холоде посадить? — спросил Дунаевский, качая головой.
— А! Потихоньку, — сказал я и показал на бросающийся языками пламени костёр с которого уже были сняты все шашлыки. — Навеяло, кхе-кхе… Всё отболит, и мудрый говорит: каждый костёр когда-то догорит. Ветер золу развеет без следа[1]…
Отыграв и отпев, сказал:
— Есть ещё такая… Бывают дни, когда опустишь руки, и нет ни слов ни музыки, ни сил… [2]
— Хорошие стихи, — одобрил Дунаевский. — И мелодия неплохая. Музыки я не услышал, но это ничего. Обработать если…
— Хорошие стихи. С ними можно выступать. Но… Я не люблю, когда мной руководят. Деньги мне нужны, конечно. И мне нужно закончить наконец-то музыкалку. Но… Когда мной начинают командовать, я не люблю. Вот Иссакыч — душа, а не руководитель.