Уже было темно, когда я вывесил стенную газету на стенд, но ребят и особенно девчат не спало много и они тут же облепили стенд, освещая его фонариками. То, что тут беда со светом, меня сильно расстраивало. Ну не тащить же сюда дизель-генератор, на самом то деле? И не заниматься же освещением лагеря. А ведь действительно могут сгореть, нафиг от свечей и керосиновых ламп.
Главное, что на кухне какая-то лампочка, хоть и еле-еле, но светилась.
— Чёрте что и сбоку бантик! — выругался я и отправился в свой барак.
Там в кругу собутыльников горлопанил Кура. По кругу ходила бутылка, которую употребляли «с горла».
— О! Миха Шелест! — крикнул Курьянов. — Активист-комсомолец-прожекторист! Пить, наверное, откажешься?
— Откажусь, Андрей. Не обессудьте. Здоровье дороже.
— Хе-хе… Здоровье надо беречь, да… Особенно в таком коллективе как наш. А то… Света нет… Темно…
Я остановился и почесал затылок.
— Это ты так мне на тёмную намекаешь? — спросил я.
— Да, ну, какая тёмная, Миха? — хрипло рассмеялся Кура. — Ты же у нас самбист. Разве мы все с тобой сравимся?
Я подошёл к нему ближе и склонившись над его ухом прошептал:
— Я тебе пальцы сломаю на левой руке и ты не сможешь играть на гитаре. Веришь?
Я посмотрел ему в глаза. Он, прикрыв рот, кивнул.
— А на счёт тёмной, я вам ребята вот что скажу. Всех я вас вижу и потом переломаю руки по одному и каждому. А теперь, сдрыснули с моей постели. И чтобы я никого на ней никогда не видел.
— А то что? — спросил крепыш сидящий на моём матрасе укрытом одеялом.
Я посмотрел на него и, улыбнувшись, подошёл ближе.
— Вот ты сейчас своей грязной жопой сидишь на моём одеяле. Тебя, как зовут?
— Игорь. А почему это у меня жопа грязная?
— А ты её после сральни мыл? Не мыл. И ты ещё спрашиваешь?
— Да, ты оху*ел! Чо ты борзый такой⁈ Сабист? Так мы таких самбистов на раз-два.
Он тоже был явным борцом. Парень попытался встать, но я его усадил ударом пятки в лоб. Он как раз так удобно наклонился вперёд.
— Зря вы, ребята, это затеяли, — сказал я, отступая назад. — Тёмная, говоришь?
Такой истории в моей памяти я не читал, да-а-а…
— Тихо-тихо, пацаны. Вы чего? — заголосил Курьянов, видимо помня моё обещание. — Такого уговору не было.
Но ребята, одурманенные вином, уже встали и пошли на меня. И я понял, что это не студенты. В свете фонариков я увидел хитрое лицо Андрея Федько.
— А-а-а… Это ты, Брут? — хмыкнул я. — Ну что ж, так даже лучше. Своих бить, с кем потом пять лет учиться я не хотел, а этих бычков…
Тут, как раз, один из «бычков» качнулся ко мне и тут же получил ногой в челюсть. Не сильно, только, чтобы вырубить. Игорь кинулся на меня лбом вперёд, целя в живот, словно желая пройти в ноги, и был встречен моим любимым ударом — в таких случаях — локтем в подлопаточную болевую точку. Он взвыл и завалился лицом на дощатый пол. Добивать я его не стал, а лишь посильнее толкнул его в затылок, чтобы контакт его лица с полом был более ощутимым.
Третий получил апперкот из нижнего положения в печень и застонав скрутился калачиком. Четвёртый и пятый легли одновременно, получив двойной удар «рука-нога».
Оглядев место побоища и посмотрев на Курьянова с Федько, я произнёс сакраментальную фразу:
— Грустно, девицы. Кто прибирать-то будет?
На удивление, Федько не был ни напуган, ни растерян. А Курьянова всего трясло.
— Его, значит всё-таки инициатива была? — подумал я.
— Его-его, — сказал Флибер. — Я не стал тебя отвлекать от творческого процесса… Знал, что ты и сам справишься.
Демонстративно ни на кого не глядя, я сбросил на пол одеяло и завалился на свой матрас не раздеваясь и никого не опасаясь. Закрыл глаза и погрузился в сон.
Глава 17
Утром в шесть часов я встал, одел термо-бельё, костюм с капюшоном и пристёгивающимся накомарником из дышащей в одну сторону тонкой водоотталкивающей ткани. Надел берцы и побежал кросс. Костюм я испытал ещё на «Трёх Поросятах», когда иногда налетали комары. Он был хоть и тонким, но с сетчатой подкладкой. Комар его не прокусывал. Отлично себя показал костюм. К ему продавался баллон с жидкостью, которой можно обработать любую ткать, и она будет отталкивать воду, но пока костюм держал даже небольшой моросящий дождик.
Маршрут я знал. Он был «прописан» в моей памяти многократными походами «предка» к морю. Это была дорога вдоль речки которая связывала пограничные заставы с внешним миром.