— Не факт. Сила, связать — связала, а человек ведь и разрубить может.
— Всё! Увянь! — отмахнулся я и сказал, обращаясь к «моей» Ларисе: — Пошли в зал? Там уже давно играют.
Мы танцевали и танцевали, танцевали и танцевали, пытаясь даже быстрый танец превратить в парный. Все остальные вставали в кольца и изображать дёргающихся марионеток, а мы умудрялись изобразить, что то типа вальса, но чаще всего просто стояли обнявшись и слегка раскачиваясь «через такт».
— Не люблю быстрые танцы, — сказала Лариса.
— Ты хорошо двигаешься, — ответил я.
— Ты тоже. Спортсмен?
— Немного.
— Ага, «немного»! Я поузнавала у своих подшефных эмхашников. Ты, оказывается, почти знаменитость: отличный художник, отличный спортсмен.
— А можно не обо мне, а? — попросил я, скривившись. — Такой вечер хороший.
— Нет я хочу про тебя всё узнать, — сказала Лариса и даже в движении сбилась с ритма. — Оля сказала, что ты сам на машину заработал валюту, но не сказала как.
— Ты же сказала, что я хороший художник. Повезло в Японии продать свои картины.
— Хм. У нас мало хороших художников, или ты лучший? — спросила она.
— Я же говорю, повезло. Был помощником вожатого в пионерском лагере «Океан» и нарисовал отдыхающих там японских детей. Подарил им эти картинки, а картинки понравились одной тамошней мадам, которая предложила союзу художников СССР устроить в Японии выставку моих работ, а потом организовала аукцион. Вот я и заработал немного. Сейчас там моя книжка издаётся с картинками. Тоже деньги приносит.
— Интере-е-е-сно. Самбист, каратист, художник и артист.
— Почему — артист? — удивился я.
— Говорят, ты ещё и на гитаре хорошо играешь. Значит — артист.
— Откуда по гитару узнала? — спросил я.
— А, вон, Иришка на сцене. Она из наших технологов-третьекурсниц сказала, что какой-то Миша Шелест с ними репетировал. Не ты?
Она чуть ли не ехидно улыбнулась, вздорно блеснув глазами.
— Ах эти глаза напротив, — подумал я.
— Там наши ребята первокурсники играют вторым номером. Проба пера, так сказать. А мы тренировались играть в совхозе от нечего делать. Вот и позвали поддержать, пока репетировали…
— Поддержал?
— Ага, — кивнул я.
— А почему сам не играешь?
— Не моё это, — скривился я, — на сцене стоять. Как клоун…
— Чего это, как клоун? Они не клоуны. Молодцы ребята! Мы вот танцуем, а они пашут. Знаешь, как тяжело музыкантам. Особенно когда струны тугие. Я сама на домре играла и на сцене сидела.
— Вот блин, — расстроился я. — Не знаешь, что сказать.
— Да, я что? Я не то имел ввиду. Просто, я не музыкант. Так… Для себя, для друзей…
— А я, — друг?
— Для меня — ты больше, чем друг, — хотел сказать я, но сказал. — Конечно друг.
— Тогда сыграй со сцены для меня.
— Во, мля, — подумал я, очень сильно удивившись. — Это она так меня, что… подчиняет, что ли? Да и ладно… Пусть подчиняет. Или проверяет, пойду ли я ради неё на сцену? Да и ладно…
— Только ты не танцуй ни с кем, — сказал я.- Я для тебя буду петь.
Я заметил, что та искра, проскочившая между нами, куда-то исчезла. Всё как бы стало таким как и было до её появления.
— Что за чёрт⁈ — спросил я. — Всё пропало?
— Ничего не пропало, — сказал Флибер. — Эта сила, что связала вас — она внутри. Это искра. Из неё может разгореться пламя, а может и не разгореться. Всё от вас зависит.
— А она тоже почувствовала молнию?
— Тоже. Только, ты сразу понял, что это такое, и принял решение, а женщины,натуры колеблющиеся, сомневающиеся… Избирающие…
Лариса смотрела на меня некоторое время, с прищуром вглядываясь в мои глаза.
— Хорошо, — наконец-то сказала она. — Но я постою у входа. У сцены сильно громко.
И она, оставив меня, развернулась и пошла к выходу. Наверное, со стороны, тем, кто за нами следил, а таких, поверьте, было не мало, показалось, что она мной не довольна и мы рассорились. Потому, что и я круто развернулся, чтобы не терять времени, и поспешил за кулисы. Уже поднимаясь по правой лестнице, ведущей на сцену, я услышал девчоночьи возгласы, обращённые ко мне, но не обратил на них внимания.
Глава 22
Меня увидели.
— Ты с нами? — спросил Серёга Овечкин, проигрывая «коду».
— Одну песню пока исполню. Двадцать лет спустя.
— Или двадцать раз? — «схохмил» маленький пошляк с большим басовым Фендером.
— О, Миха! — обрадовался Сашка Говердовский. — Всё работает, как часы. Фирма, есть — фирма. Не то, что наш самопал! И гитары, и аппарат, и акустика… Клавиши — вообще абзда! Ирка пищит и тащится.
— Двадцать лет сыграем! — возбуждённо огласил я.