Кстати на счёт уборной. Из гаражей провели канализацию, которую врезали в нашу «общедомовую», но с отдельным сливным колодцем для контроля санэпидстанцией в стоках технических масел. 'Колхоз, как говорил мой дядька Сашка, мы проходили, а поэтому и у каждого собственника бокса стоял свой небольшой стокоприёмник, а строгие штрафные санкции усматривались уставом кооператива. Тем более, что для слива технических жидкостей предусматривалась своя система с приличных размеров емкостью. Не-е-е… Нормально мы с отцом и активной группой покумекали. Хрен подкопаешься. Вот никакие органы при согласовании проекта и не подкопались. Сейчас бы ещё госприёмку пройти, но это без смазки не обойдётся. Да и до госприёмки нашего гаражного кооператива было как до луны.
Зато я приобрёл себе жилище, ещё не подключенное к городскому электричеству, но вовсю пользующийся даровым солнечным. Две тысячи квадратных метров крыши позволяли получать до двух тысяч киловатт электроэнергии в сутки, чего мне категорически хватало, чтобы запитать всё, что нам с отцом требовалось: большие холодильники, электролампы электронагреватели, телевизоры. Хотя у отца во владении имелся только нижний бокс для его автомашины. Весь верхний этаж я нагло забрал себе под жилище. Обосновал это я тем, что любил громкую музыку, а родителям она была невмоготу.
Основание моего покидания родительского очага папой и мамой воспринялось адекватно и даже с тайным удовольствием, ибо я уже давно вырос и папа маму, извиняюсь, за попу ущипнуть когда, э-э-э, «было желание», уже не всегда мог. А желание в таком возрасте, чаще всего скоротечно.
Зато я в своих хоромах обустроился с размахом. В моём распоряжении оказалось помещение общей площадью двести квадратных метров, где мне удалось разместить даже небольшой зал для фитнеса, оборудованный по последнему слову науки и техники. По слову, произнесённому в две тысячи восемьдесят втором году, если что.
Как только я всё обустроил в своём новом доме, пришло время уезжать на производственную практику на остров Шикотан. Кто же без студентов даст стране консервы «сайра бланшированная в масле».
Сборы были не долги и двадцать пятого июля мы погрузились на огромный пассажирский теплоход «Советский Союз»[1], который раньше, говорили, носил название «Адольф Гитлер» и был передан СССР после капитуляции Германии по разделу имущества между нами и американцами.
Было весело. Со студентами всегда было весело. Мы погрузились на теплоход и заселились в каюты по восемь человек. Погрузились и как только отошли от причала, принялись пить. Я снова оказался в каюте с Андреем Курьяновым, Сергеем Нестеровым, Сашей Баскаковым, Сашей Кудрявцевым и третьекурсником Вовкой Манцуровым. Плюс с нами, каким-то образом оказалось две девушки из экономического факультета: Оля и Ира. Как так получилось, я так и не понял. Курьянов имел свойство притягивать к себе народ, как известный «дудочник» детей. Да, мы и были всё ещё дети. Даже в какойто степени и я. А Кура вечно улыбался, что-то полупохабное декламировал, кричал частушки, шутки-прибаутки. И молодёжь, открыв рты и улыбаясь, шли на этот шум. И я тоже, кстати, пошёл и оказался в итоге с ними в одной каюте. Вроде и нес Кура всякую «чухню», но ведь другого звукового сопровождения не было.
Баскаков Саша был похож на худого Пола Маккартни и неплохо исполнял песни «Битлз», а я подпевал вторым голосом, а ля — Джон Леннон. Вот мы и стали ещё одной точкой кристаллизации, так сказать. С одной стороны — Кура с шутками-прибаутками, а с другой стороны мы с Баскаковым и его гитарой. Поэтому наша восьмиместная каюта представляла собой даже не двухсот сорокаграммовую банку с сайрой, нарезанной кусочками и уложенной «розочкой», а пятидесятилитровую бочку с сельдью.
Было весело, но мне такое веселье скоро наскучило. Вина и водки много я не пил, продолжая дозировать опьянение, песни были спеты. Не так уж много их знал Сашка, а я играть на гитаре не хотел, как не просили. А Курыны частушки я знал дословно. Они претили моему, э-э-э, высоконравственному, э-э-э, существу. Поэтому, с трудом покинув каюту, я вышел сначала на закрытую прогулочную палубу, а потом и на открытую площадку, отведённую пассажирам перед ходовой рубкой. Там было достаточно народа, но для меня вдруг нашлось место между Галиной Родионовой и Мариной Ушаковой, которых я сразу обнял и прижал к своему большому телу.