— Всё так? — спросил Андропов — Судоплатова.
— Всё так, Юрий Владимирович. Ваш переход в генсеки пройдёт без запинки. Через должность секретаря ЦК по идеологии, как и планировали. Горбачёва снимаем, вас ставим. На него уже насобиралось, э-э-э, прошу прощения, дерьма достаточно, чтобы вымарать не только его. Не оправдал он возложенного на него высокого доверия.
— Что там у него? — спокойно спросил Андропов.
— Вы знаете, что первый холодный[1] вербовочный подход британцами сделан ещё в семьдесят первом году, когда он был первым секретарём Ставропольского крайкома. Тогда же ему открыли счёт в Лондонском банке.
— Ну… Мы знаем, какие это были британцы, — усмехнулся Андропов.
— Однако, с третьего намёка он согласился работать именно на британцев и проверил счёт в банке на предъявителя во время поездки в Бельгию куда он сопровождал партийную делегацию.
— Да-а-а… Удивительный тип, — сказал Андропов. — Рассказывали мне, как он зажигательно «разъяснял» ситуацию у нас бельгийским коммунистам, яростно и красочно описывал «битву за хлеб»… Шутили, что бельгийцы понимали его без перевода. Он явно выделялся на фоне других своей неординарностью, страстью — изменить, поправить, улучшить, организовать, «дать импульсы», «раскачать» людей. И в то же время, спокойно пошёл в банк и проверил наличие счёта.
— Да. В семьдесят пятом в Бонне он уже прямо воспользовался счётом и, воспользовавшись дипломатической неприкосновенностью, купил и привёз в Союз драгоценное колье ценой в пять тысяч марок, оформив его чеком, как бижутерию, ценой в двадцать марок. Негласную экспертизу мы делали.
— Помню-помню…
Андропов в задумчивости помолчал минут пять и сказал.
— Всё! Согласен! Леонид Ильич, я знаю, готов к пенсии. Ждёт, как говорится, не дождётся. Всё, товарищи, работаем по плану «Б».
— План-то составлять? — спросил Судоплатов.
— Конечно! И обязательно согласуйте с Хулиганом отправку наших людей в семидесятый год. Подкорректировать операции с золотом надо обязательно.
Я дождался, пока Судоплатов и Дроздов выйдут из кабинета Андропова и доберутся до Лубянки, где, попрощавшись, разделятся. У Павла Анатольевича в этом здании имелся собственный кабинет, полностью защищённый от прослушивания. Но я не собирался с ним общаться в его кабинете.
— Ещё раз здравствуйте, Павел Анатольевич, — сказал я, видя, что нисколько не напугал старого диверсанта тем, что «выдернул» его из удобного кресла, где Судоплатов расположился и расслабился.
— Здравствуй-здравствуй, Хулиган, — усмехнулся он. — Кто бы сомневался, что ты не удовлетворишься беседой на четверых. Всегда стремился к конкретике и определённости.
— Конечно. Считаю, что нам нужно определиться. Не любил никогда, когда меня играют втёмную.
— Да, кто же любит? Как догадался?
— У меня сейчас много возможностей. Я же говорил про интернет… Ну и… Долго рассказывать. Есть возможность подсматривать и подслушивать.
Судоплатов вскинул брови.
— Но на вас я работать не буду, сразу предупреждаю. У меня не тысяча рук и глаз, — соврал я.
— Не верю, ну, да, ладно…
Судоплатов пожал плечами и улыбнулся.
— Спрашивай, — сказал он.
— Рассказывайте, — сказал я. — Всё по порядку.
— Это долго, — хмыкнул Судоплатов. — Хотя… Здесь, ты говоришь, можно находиться сколько угодно?
Я кивнул.
— Это где мы?
— Это мы в моём «феодальном замке».
— А кто эти китайцы?
— Так… Люди, решившие переехать сюда, чтобы жить свободной жизнью.
— И служить тебе?
— Мне слуги не нужны. Они мои наёмные работники и за работу получают хорошую зарплату. Могут в любой момент вернуться назад в Китай, или на Тайвань. Пока не хотят. Будете обедать?
— Очень проголодался, — не стал ломаться Судоплатов.
Он и здесь сидел в удобном кожаном кресле. И я сидел в таком же. Я люблю хорошую кожаную мягкую мебель.
— Вы предпочитаете мясо, рыбу или морепродукты? Здесь водится отличная кефаль. А в открытом море полно крабов и моллюсков. Они их добывают, приводят в товарный вид, разделывают, морозят например, а я выкупаю. Я покажу, какие тут у меня линии по переработке рыбы и морепродуктов.
— Давай рыбу и морепродукты, но лучше не кефаль, у неё речной привкус, а хорошо прожаренного лосося.
— И жульен из гребешка?
— Отлично! Чай покрепче и лимон.
— Это я помню.
Подозвав рукой ближайшую «куню[2]», я быстро сказал ей, что мы хотим, и она убежала на кухню.
Мы сидели на открытой веранде и наслаждались боржомом и хорошей погодой. У нас стоял ноябрь. Тут начинался июнь. Я асинхронизировал наши миры. Своим летом я и так мог покупаться, а зимой очень удобно отдыхать здешним летом. Тут были люди, которые знали меня и выполняли мои поручения, и я не мог то и дело возвращать в прошлое этот мир.