Часть нашего цеха была отгорожена пустыми противнями, уложенными стопками, и там у нас стояла самодельная электрическая печь, собранная из огнеупорных кирпичей и нихромовой спирали. Вт там мы и «пи*допарили», как выражался Мостовой. Он был великий искусник составлять сложные и оригинальные словоформы. В основном матерные.
Часам к четырём в принципе всё было готово к торжеству и мы решили испить кофею, а для этого надо было вскипятить воды. А банку мы для чего-то приспособили.
— Принеси, Михал Василич, баночку. Знаю у тебя есть.
— Одномоментно, Сергей Викторович.
Моё чувство благодарности и к Сергею, и к Виктору, не имело границ и я, переполненный благодатью, рванул по трапу в каюту. Сергеича в каюте не оказалось. Он, в последнее время, ночевал у «своей» жены. Открыв холодильник и достав банку с холодной водой, я вылил её, чтобы не нести и не пролить случайно. Вылил в раковину и почувствовал аромат самогона. Понюхал банку. Точно «он». C₂H₅OH, млять.
— Это пи*дец, — сказал я мысленно. — Они меня не поймут.
Я представлял как я сейчас скажу, что вылил в раковину три литра самогона и их лица. Сука! И ведь помнил же эту историю из своих прежних жизней! Сука! И вдруг, как сквозняком выдуло! Бесы! Бесы вокруг!
— Э-э-э… Я вылил в раковину самогон, — сказал я вздыхая.
Мостовой добро улыбнулся.
— Не шути так, Михал Васильевич, — пробасил Мостовой и режукторные звёздочки, висяшие на проволоке, звякнули, резонируя.
Его улыбка походила на улыбку белой акулы. Последнее, что видит в своей жизни дайвер.
— Вот, понюхай, — я протянул банку.
Мостовой сунул в неё нос и поднял на меня быстро-быстро моргающие глаза. Я пожал плечами.
— Думал, что вода, а это «он».
Виктор тоже понюхал и так жалостливо посмотрел на меня, что я чуть не расплакался.
— Пи*дец! — сказал он.
— Надо найти, Василич! — спокойно проговорил Мостовой.
— Где? — вздохнул я. — Ночь, магазины закрыты.
Мостовой тоже вздохнул.
— К штурманам иди, пусть по флоту клич кинут. Ножи продадим.
— Логично, — согласился я и скачками понёсся на мостик, моля бога, чтобы старпом спал. Бог услышал мольбу страждущего. Без этих трёх литров получалось в обрез. А что это за праздник, когда приходится считатть каждую каплю выпивки.
Четвёртый помощник удивился, но тему просёк моментально и, взяв телефон рации. Всем-всем по добытчикам. Первые в очереди те, у кого на борту имеется огненная вода. Повторяю! С огненной водой прошу сразу к борту.
Я продал два своих ножа, получив за них ящик водки. За один нож шесть бутылок не отдавали. Да и хрен с ними. Ещё сделаю.
Праздновали, отдохнувши, после обеда. И отметили день рождения хорошо. Не громко играл магнитофон, гости расселись, кто где смог. Было тесновато, но не до жиру, как говорится. Да и на вахту нужно было в ночь, а потому многие не засиживались. Однако, не всё коту масленица, да-а-а.
— Ты стал другой, — сказала Наталья, когда часов в пять мы остались одни.
— Другой? Вряд ли, — сказал я. — Домой еду. Надо от тебя отвыкать. А то,представляешь, какой я домой возвращусь. Выжатый, как лимон.
Девушка поджала губы, прищурилась и прошипела.
— Значит то, что между нами, не считается?
Я сделал озабоченный вид и скривился.
— Что-то меня подташнивает, Наташа. Давай выйдем на воздух.
— Сам выходи! Ещё не хватало, чтобы нас увидели вдвоём.Ты уедешь, а мне как дальше жить? Мы ведь с моим и не живём вместе. Он на диване спит, или со своими мужиками в каюте.
— Наташ, ей богу не в моготу.
— Какой ты всё-таки, сволочь.
— Ну, вот, приехали, — печально выдал я, надевая куртку и показывая ей взглядом «на выход».
— Сволочь-сволочь! Конечно сволочь! — мысленно согласился я, запирая дверь каюты.
[1] Как Воланд в Мастере и Маргарите', по словам Азазелло.
Глава 26
Пролетел в писании портретов март. Акриловой краски едва хватило. Портретов оказалось шесть. Ну и руководство озадачилось личными «парсунами», как называли потреты в старину. А их было: капитан, старпом, завпроизводством, главмех, главный дизельный, старший рефмеханик, главный технолог, химик, медик, и боцман. А, да! И мой старший. Пришлось замполиту выдавать второй ящик акриловой краски. Да мне что… Сиди, пиши, руку набивай.
Сидел, писал, набивал. Мостового нарисовал, Панина, Лёху-фаршевика. Жену Мостового — Ленку. Басову Наталью. Зачем обижать девушку? Ведь не виноватая она, что я «сам к ней пришёл»? Хотя было наоборот… Бригадира Ахмеда нарисовал. Это всё без воздмездно. На память, так сказать. Но упросили нарисовать портрет за деньги. Завмагша упросила. Аж триста рублей сулила.