И вид его, с поджатыми от бессилия ушами и глазами, просящими сострадания, был жалок. А всего несколько мгновений назад он безжалостно рвал что-то под одеждой того, что еще совсем недавно называлось человеком.
Забеспокоилась и повела себя странно и цель Жулина. Видимо наевшись и решив, что теперь можно и удалиться, он развернулся и, поджав под брюхо лапу, заскакал в глубь леса. И только теперь стало видно, что нога его, переломившись на суставе, болтается не только по ходу движения сустава, но и в другие стороны.
Остальные крутанули восьмерку, каждый из кругов был метров по десять, слегка закружили головы людям и вернулись на прежние места. Один из серых, посмотрев на безоружного Ермолаича, презрительно отвернулся.
— Тварь, — спокойно прохрипел Стольников и, расчетливо разворачиваясь всем корпусом, всадил в него две пули.
Волки поняли опасность быстрее, чем в винтовку майора вошел новый магазин.
Круто развернувшись, они засеменили в глубь леса. Но все равно трижды разворачивались, словно убеждаясь — не вернуться ли да не порвать ли тех, кто отвоевал их пищу…
Убежал и хромой. Волк Стольникова рыл в агонии землю лапами, полз медленно, но полз. И за ним тянулся по сухой траве кровавый след. Саша приблизился и дважды нажал на спуск. Первый выстрел выбросил серое с подпалинами тело на метр и вырвал из пасти животного сумасшедший по высоте визг. Второй прибил к земле. Двоих, раненных разведчиками, добивали Лоскутов и Мамаев.
— Пресвятая Богородица, — сипел Ермолаич, пытаясь поднять выпавшую из рук его палку. — Они, твари, тропу сдвинули… В прошлом году на километр дальше была…
— В жизни не думал, что такое может происходить рядом с жилым местом, — беззвучно, как ему показалось, признался Ключников.
Стольников признался себе в другом. Он бы все отдал за то, чтобы узнать, куда ушли Ждан и второй его спутник. Куда ушли и почему не вызвали аппетита у волков. Даже как-то странно, что те оставили их в покое, занявшись всего одним. Когда есть возможность валить двух баранов, волки обычно валят двух.
— Может, мы успели только на второе блюдо?
Майор посмотрел на Айдарова: шутит — значит, все в порядке с парнем.
И они подошли к тому, над чем, захлебываясь и давясь от удовольствия, урчали волки.
Сейчас было трудно определить возраст и антропометрические данные. Скорее всего, это был тот, в перспективах которого сомневался проводник.
— Это фронтовик наш, Трошка… Все считали, что у него после контузии мозг сломался, — объяснил проводник. — Вот, значит, как жизнь кончил.
Так выглядит, наверное, чемодан с вещами, выброшенный с балкона женой неверного сердцееда: клочья ваты, обрывки брюк, лоскуты от рубашки… Разница заключалась лишь в том, что ревнивая жена в аффекте не станет рвать вещи суженого в клочья и пачкать их кетчупом. А сам неверный… Ему сейчас, наверное, можно было простить все. И бегство с войны, и симуляцию, и недобрые мысли, и что к Ждану в услужение подался. Он оказался прощеным в тот момент, когда почувствовал первую боль от вошедших в него клыков чудовищ.
— Я… если вдруг… — сказал Баскаков, как с перепоя с третьего раза попадая сигаретой в рот, — умирать когда буду… Я вспоминать не счастливые моменты начну, а эти минуты. До сих пор не верю, что стою здесь, меж двумя деревнями, в «натовских» ботинках, в пятьдесят девятом году, рядом с недоеденным человеком.
— Половина одиннадцатого. — Циферблат часов майора сверкнул перед глазами присутствующих и утонул в рукаве. — До наступления сумерек, то есть до того момента, когда увидеть что-то и принять за искомый предмет будет невозможно, около часа. Не будем терять времени.
Безмолвие длилось около десяти минут. Столько группа прошагала по начинающему темнеть лесу.
И вдруг…
Этот смех Стольникову показался сначала победным, и сердце его возликовало.
Когда смех повторился, он поймал в нем какие-то нотки, близкие к отчаянию. И тогда он, подняв взгляд на разведчиков, почувствовал тревогу.
Его тревога усилилась, когда он услышал смех в третий раз. Но было уже очевидно, что он не мог исходить ни от одного из тех, кто двигался рядом с ним по лесу. Они не только не смеялись, они не слышали ничего, кроме шороха и треска под своими ногами.
Озираясь как вор, он бросил взгляд на пару серых волков, застывших на пригорке. Уж не они ли хохочут над его глупостью? Сейчас один из них, чувствуя приятную металлическую тяжесть в желудке, ухмыляется и ждет, когда обескураженный следователь уберется прочь и можно будет спокойно доесть свой обед.