V
посвящается М.
Усеченье строки, потому что не хватит дыханья дочитать, досчитать до концав чистом поле шаги. Усыханье распева идущего слева стихами, колыханием трав:— Мальчишки, что взять c них, везло им — не знали свинца! Вот и сбились с ноги.Птиц разве помнят названья? Днём и ночью бродили в тумане… Позовите тогостервеца! В самом деле, деревья деревьями звались. Гербарий был беден и бабочкабабочкой млела. Но они отзывались, когда их нe звали, нагретою медью, юнцы, идрались неумело, не то что отцы! Это пластик, эпоха, монтаж, гербициды, отбросы,эрзацы; это власть, немота до последнего вздоха, мандраж, комсомолки-берёзы,либидо, чем тут красоваться? Какой тут кураж? Bот лежат друг на друге, погибшиза други, чужие, своя. На чужой стороне в красных вишнях тела их, запутаны руки,и лежит колея, по которой тащились они, вся забита их плотью, никто их не спас,рук щепоти и ртов их обводья, говоривших за нас.Разбудите-ка мне вон того и того мертвеца
* * *
А. Межирову
В провинциальных городах России,на переживших «ленинов» вокзалах,ещё стоят фанерные диваныс крутыми вензелями М.П.С.
Трамваи, как аквариумы света,несут покорных жизни пассажиров,набоковскими поводя сачками,в которые влетают фонари.
На привокзальных площадях деревьястоят поруганной толпой в воронах,а жизнь кипит: пельмени в ресторанахот ужаса зажмуривают веки.На улицах китайщиной торгуют,многажды книг, как встарь «Политиздата»,хихикая листают малолеткикартинки дивные про органы любви.
Так и выходит из кулис свободаи гипсовые рушит изваянья,и топчет обесцененные деньги,и приобщает отроков страстям.
В Перми, Саратове, Новосибирскештудируют язык языковеды,«шнурки в стакане»*, «ваучеры», «лизы»по алфавиту строят в словари,
и если «в родине»** на той же ниветы продолжаешь поприще своё —переведи меня на речь эпохичудесно оголённых постаментов.
* родители дома;
** в нашей стране (сленг)
памяти дня
I
Уходящее солнце касается бережно мира,всё потрогав руками, сгустив на прощание зелень, —мальчик знает холмы, насекомых, шуршанье копирокили птиц над печатной машинкой, утопленной в землю.Крыши зебрами вышли из поля к воде однобокой.Бьются в воздухе белом короткие красные флагии колеблется небо, покрашенной в синее лодкой,подбирая бортами чернильную леску с бумаги.Начинается мир как событье, как звоны трамваевпод холмами с кремлём, как скрещённые приводы улиц,тарахтящих к реке — через реку — к мельчанью окраинтам они к ненадёжной полоске приткнулись.
II
Под столбы атмосферы к зубцам, округлённым закатом,поднимается слева Ока по гудкам к городкам, к перекатам,блюдцами окон, расквашенной в кашу малиной —длинная вода над лиловой глиной —вязкое тело, тянущееся неловко,на голени присела — далеко — божья коровкав чёрных крапинах, перерезанная, исчезаеттикающими к темноте заныканными часами.
В городе будут случаться странные вещи:буквы стучать по вывескам, тополя обнаружат плечиженщин, опутают лица их неотвязным пухоми наклеют улыбки девочек на синие рты старухам.Всё переменится в сумерки: в воробьиной истерикебудут качаться парочки в шевелящемся скверике,будут плавать пьяницы на пробковом шевиотедрейфующих пиджаков; головами на эшафотебудут таращиться с плакатов отрубленные лица,галки застрянут в карканье, как больные в больницах,а нездоровые звёзды в их гнёздах — в шараханьи страшных веток,обводимых луной — её злым рентгеновским светом.
Да, всё изменится, даже группа электрической кровиу бордовых трамваев, заходящихся в рёвена поворотах рельс, на внезапных изгибахпереулков, поднимающих золотых рыбокв покачивающихся аквариумах из янтарных стёкол.Никак не стащит перчатку сталинский сокол,озирающий мглу с высокого постамента,под которым утюжится пароходами лентаВолги, кажущейся тлеющим кое-где провалом,выползающая из его руки, и чернеющая разбомблённым вокзалом.
III
День, перешедший в ночь, нож обломал в воде.Скрывается от мусоров и граждан.Везде его фотографии: крупно набрано «ДЕНЬ»:год рожденья… приметы… «РАЗЫСКИВАЕТСЯ ЗА КРАЖИ».