— Ну вот, помог бедняжке, — сказал он, вновь усаживаясь за руль. — Что надумал?
— Ты молодец, Захарка. — Я не мог его не похвалить. — Ты все правильно сделал. Умница. Я на самом деле кое-что вспомнил. Наш Гарри и будет тем человеком, что совершит этот фокус с переносом памяти. Он намудрит что-то там с квантами, гравитацией и прочей физикой и придет к выводу, что перенос материальных тел и энергии ни в будущее, ни в прошлое невозможен. А вот сообщить информацию вполне можно. Но только между одним и тем же биологическим объектом. Сначала это были крысы, точно знавшие, куда следует идти в стеклянном лабиринте, чтобы найти сыр. Потом это были макаки, легко находящие спрятанные вещи. Последним подопытным добровольцем был я. И, судя по тому, что я всегда в курсе всех происходящих изменений — эксперимент еще продолжается.
— Это и мне понятно стало, когда я ознакомился с материалами, — сказал Захар. — Так что делать с ним будем? Пока что он, весь из себя обиженный, что ему не дали работать над темой, ушел в отпуск. Но ведь мир — штука странная. Оставлять этого Берзыньша одного никак нельзя. А если он придумает в будущем найти еще одного подопытного? С кем нам придется тогда столкнуться? Я против такого развития событий.
— После нашего октября мы сами предоставим ему все условия для работы. Я его немножко знаю — он будет работать как одержимый — ради идеи и результата. Если ему это позволят. Пусть работает под присмотром.
— Вот и я что-то такое предполагал, — согласился со мной Майцев. — А сейчас за пончиками?
К началу августа общая стоимость активов, поступивших в наше управление, превысила девять миллиардов долларов. Нам приходилось едва ли не ежедневно отправлять Кручине для отчетности по пять-десять-двадцать миллионов, но мелькнув в его документах, они снова возвращались к нам.
Чтобы не нарваться на какое-нибудь громкое расследование, игру на понижение мы начали загодя — в двадцатых числах августа. Мы последовательно продавали-продавали-продавали бумаги. Каждый день на полсотни миллионов по всему миру — каждая отдельная сделка никак не влияла на рынки и не могла никого насторожить. Мы продавали в августе, в сентябре, в начале октября.
Индекс Доу-Джонса, насколько я помнил, с конца августа по начало октября съехал в прежней истории на пять процентов. Нашими стараниями он опустился на пять с половиной. Примерно такая же пропорция соблюдалась на других рынках.
А атмосфера на рынках на самом деле накалялась, и внимательный человек мог бы почувствовать некоторое напряжение.
В сентябре рухнул рынок японских облигаций — доходность по бумагам достигла шести процентов. Спекуляции не контролировал никто — ни Банк Японии, ни игроки на рынке — весной цены взлетели, доходность упала, а к осени ситуация развернулась в другую сторону и японские облигации перестали быть надежными — при существующей доходности в шесть процентов они никому не были нужны. И деньги переметнулись на фондовую площадку в Токио, несколько задрав и без того высокие курсы акций.
Из американцев первым всполошился Роберт Пречтер — один из самых уважаемых предсказателей настроений рынка; он выступил шестого октября перед открытием основных торговых площадок, поведав, что нашел сильные разворотные «медвежьи» сигналы. И рынок отреагировал немедленно, чуточку просев. Однако он достаточно быстро оказался выкуплен — инвесторы все еще рассчитывали на рост и пользовались любой возможностью приобрести бумаги подешевле.
Через неделю — 13 октября выступил перед публикой недавно назначенный новый Председатель Совета управляющих ФРС, пообещав «экстраординарное» улучшение торгового баланса, что несколько подняло настроение на биржах, но статистика, опубликованная днем позже, показала, что все совсем не так, как он обещал, а несколько — вполовину — хуже. И курс доллара потихоньку поехал вниз.
На следующий день — 15-го министр финансов Великобритании Джеймс Бейкер выступил по телевидению с претензией к Германии, усугубляющей по его мнению своим снижением процентных ставок и без того не замечательное положение доллара. Рынки уже направленно покатились вниз. Но пока еще не очень активно — в рамках ежедневной волатильности.
16 октября кто-то вспомнил, что в Конгрессе рассматривается закон, имеющий отношение к «мусорным облигациям» — палата представителей решила не снижать налоги на такие доходы от бумаг компаний, финансируемых в кредит. Здесь стало уже совсем грустно, но рынок все еще раскачивался, не понимая, в какую сторону продолжать движение. Арбитражные трейдеры стали спешно закрывать маржинальные счета, резонно опасаясь неконтролируемого падения. И к вечеру рынок понял, что в понедельник будет падать.
Все только об этом и говорили: кто-то винил торговых роботов, в том числе и детище Бойда, кто-то пытался назначить козлами отпущения японцев или немцев, третьи сходились во мнении, что все это происки политических противников действующего президента, которому оставалось руководить страной всего лишь два года.
К пятничному вечеру шестнадцатого октября мы владели только долгами по акциям. Брайан Золль практически поселился в нашем офисе, с интересом наблюдая за тем хаосом, что мы устроили в перемещении денег по своим счетам. Оставалось пережить последние выходные перед долгожданным триумфом.
В воскресенье вечером, взяв традиционное пиво, мы с Захаром уселись перед телевизором, решив посмотреть на мир, еще не знающий «черного понедельника».
И первый тост, предложенный мною, был такой:
— В тысяча девятьсот девяносто первом году Советский Союз прекратит свое существование. Первыми отделятся прибалтийские республики, считающие нас оккупантами. Что ж, вольному воля. Но перед самым отделением от Союза во всех республиках будет много людей, сильно желающих урвать от умирающей страны кусок побольше.
И вот то ли в Госплане, то ли еще где-то в серьезной организации на стол одному невзрачному чиновнику ляжет толстая папка — «Проект финансирования завода в городе N». Стоимость завода один миллиард долларов. В трех словах если говорить — затевается строительство нового отечественного флагмана микроэлектроники. Конкурента Intel и AMD. Процессоры-контроллеры-память всякая. Все нужные визы очень больших начальников собраны, осталось только прошить и поставить печать — что и должен сделать этот невзрачный чиновник.
— Так это же здорово! — воскликнул Захар, обливаясь пенным напитком.
— Это просто отлично. Но есть некоторые «но»! Завод планируется построить в Прибалтике. Которая — и это видно по телевизору: «Саюдисы» там всякие вроде польской «Солидарности» — вот-вот отделится. С этим самым миллиардом валюты в подарок.
— Вот это фокус! Умеют люди широко работать! — восхитился Майцев. — И что?
— Ничего! Он берет папку и кладет ее на шкаф. Или в сейф — неважно. К нему приходят гневные запросы, ему приходится врать, что в глаза не видел документы таким важным людям, от звучания одних фамилий которых дух захватывает. Но наш серый человечек — кремень. Не видел, не знаю, не пришла еще. Большие люди начинают суетиться и нервничать, но собрать все подписи заново — просто нереально, а деньги вот они — приготовлены, лежат, но без прошитой папочки с печатью отправить их в Вильнюс или куда там еще — не могут!
— А дальше?
— А дальше Союз разваливается, вопрос становится неактуальным, и наш чиновник уносит папку домой. Эти деньги, конечно, украдут другие люди и другим способом, но он, стоя на своем месте, совершил свой совсем немаленький подвиг, сохраняя для Родины миллиард долларов. И его поступок ничуть не меньше достоин славы, чем тот отчаянный рывок Васьки Глибина, когда истекая кровью, он свалится в гнездо душманской огневой точки и рванет над собой гранату, спасая остатки своего разведвзвода. Такие дела… Вот за это я и предлагаю выпить — чтобы каждый честно сделал то, что сделать может. И тогда не понадобятся никакие перестройки.
Часы над головой пробили полночь. Наступило девятнадцатое октября 1987 года.