– Над твердью голубой есть город золотой. С прозрачными воротами. И с яркою звездой. А в городе том сад. Все травы да цветы. Гуляют там животные невиданной красы. Одно как желтый огнегривый лев, другое – вол, исполненный очей, с ними золотой орел небесный, чей так светел взор незабываемый.
Мы прошли всю улицу 20летия Октября в молчании.
– Что это? – спросил Захар.
– Это скоро будут петь. Мы не станем с тобой воровать чужие стихи и ноты. Да и певцы из нас с тобой – гавно.
– Не… айс?
– Не айс, Захар.
– Ну и ладно, – легко согласился мой друг. – Мы другое изобретем! Что еще мы напридумываем в будущем? Рассказывай!
И я, поддавшись его настроению, принялся перечислять наши возможные изобретения. Это была замечательная игра: я называл слово, объяснял его значение, потом мы разбирали причины, которые не позволят нам сделать чтото подобное и переходили к следущему. Идея меня захватила и заставила напрячь мозги.
Подходя к лаборатории "Электрических машин", где должна была начаться первая пара, мы успели обсудить: электронные сигареты, 3D принтер, синий светодиод, интернет, виагру – вызвавшую особенное веселье, электронные чернила, самовосстанавливающиеся краски и лаки, цифровой фотоаппарат (хотя мне казалось, что он уже должен быть известен) – Захар был в полном восторге, а я совсем забыл, что хотел сегодня же забрать документы.
Придя к выводу, что ничего из перечисленного нам "изобрести" не получится, Захар не впал в уныние, а решил стать вторым Жюлем Верном – написать несколько "горячих", как он выразился, романов. О том, как в мире победившего социализма находят применение все эти "блестящие штуки". Он надолго – почти на час погрузился в придумывание сюжета своей фантастической саги, а я и Зойка (немного опоздавшая на лабу) принялись соединять цветными проводами очередную схему запуска асинхронного двигателя с фазным ротором. Обычно Зойка вела тетрадь с результатами опыта, а мы с Захаром разбирались с коммутацией и снятием показаний, но сегодня Майцев был недееспособен, и мне пришлось одному возиться с переключениями режимов работы электродвигателя. Зойка хлопала своими длинными ресницами, обрамляющими васильковые глаза, и старательно выполняла единственную работу, на которую с запасом хватало ее интеллекта – распутывала и сортировала провода по длине и цвету: красные короткие – красные длинные, желтые короткие – желтые длинные, синие длинные – черные короткие.
– Ничего не получается, – пожаловался вдруг Захар. – Все уже было! Беляев писал, Толстой писал, Обручев писал, Абрамов писал, Казанцев, Орловский, а я не могу простенького сюжета придумать! Наверное, я бездарность!
Коекто за соседними стендами уже запустил свои сборки и поэтому последнюю фразу ему пришлось проорать на всю аудиторию, пробиваясь сквозь шум разгоняющегося асинхронника.
– Ну что ты, Захаркин, – запричитала Зойка, уронив на пол и смешав в кучу разобранные уже провода, – ты же самый умный в группе. Ты, наверное, просто мало думал.
Она тоже была тайно влюблена в моего друга и любые его самоуничижительные заявления ранили ее в самое сердце. И хотя Захар ее в упор не замечал, считая чемто вроде стенографической машинки, у которой всегда можно переписать пропущенную лекцию, надежды она не теряла и всячески опекала нашего порывистого отличника – как наседка пушистого цыпленка.
– Зойка, курица, посмотри, что ты наделала! – рыкнул я. – Разбирай теперь все заново! Мне как схему соединятьто?
– Не, парни, – сокрушался Майцев, – всетаки я бездарь. Даже простенького рассказа не выходит придумать, все какието нелепицы сочиняются. Бессвязные. Трахбах, все победили. Скукота. Ладно, умер Максим, да и хрен с ним! Чего там со схемой?
Зойка, ползавшая по полу, подала нашему светочу свою методичку и вдвоем с ним мы закончили собирать схему запуска за десять минут. Резво сняли показания и за час до конца лабораторной работы посадили Зойку строить графики по получившимся результатам.
– Я решил бросить институт, – сообщил я Майцеву.
Он на несколько секунд задумался, потом согласно кивнул:
– Верно решил. Я тоже брошу. Только вот как с армейкой быть? Если туда идти, то два года потеряем по любому. А то и три, если вдруг законопатят куданибудь на Краснознаменный Тихоокеанский.
Я об этом уже успел подумать:
– Через Михалыча, – так звали Майцевастаршего, – не выйдет?
– Через папу? – Захар сделал круглые глаза. – Ты представляешь, какая статья будет в наших военных билетах? Можно на лбу написать "Сумасшедшие" – и то не так критично. Нам же потом даже дворниками никуда не устроиться! Только в совхоз на сортировку яиц и баклажанов.
– Ты всерьез думаешь работать на заводе, когда скоро будет происходить… вот такое? – Меня удивил его оптимизм. – Нет так нет. Тогда придется отрубить тебе левую руку. А мне ногу. В армию нам идти нельзя. Афганистан опять же. Говорят, оттуда не только на своих ногах приезжают.
– Руку? – Захар передернул плечами, – брррр… Не, уж лучше испортить себе бумажку, чем чтото отрубать. Только ты тоже пойми: вот приду я к отцу и что скажу? Папа, нам с Серым нужны белые билеты, и мы решили бросить учебу чтобы спасти мир? Тогда он точно освободит меня от армии. По своей доброй воле и отцовой озабоченности моим душевным здоровьем. Законопатит в свою психушку на пару месяцев с диагнозом "малопрогредиентная шизофрения" и "привет, галюники!"
– Мальчики, – Зойка, навострившая свои полупрозрачные уши, влезла в наметившуюся паузу, – вы чего это придумываете?
– Пиши, а?! – Мы рявкнули на нее в два голоса.
Но на несколько минут задумались.
– Предлагаю все рассказать папе. – Сказал Захар. – Нам все равно ктото понадобится из тех, кто уже чтото понимает в нынешней жизни. Почему бы не он?
Я тоже думал, что ктото из взрослых будет полезен нам в наших начинаниях. Но Сергей Михалыч, отец Захара, психиатр и главврач областного психдиспансера?
Я принялся за разборку схемы, параллельно обдумывая захарово предложение. В принципе Михалыч мужик нормальный и если он пожелает нам помочь, то лучше нечего и желать. Но вот если он закусит удила и признает меня "интересным случаем в медицинской практике" – мне быстренько наступит карачун. Сохранить разум в его заведении трудно. А я и без того сильно сомневаюсь в своей "нормальности". С другой стороны, начав беседу, я уже буду знать ее итог и, если чтото пойдет не так, попробую перевести все в шутку. Правда, шутить с психиатром, имеющим ученую степень, может выйти накладно.
– Поехали? – решился я, подхватывая свой "дипломат".
– Пока, Зойка, – попрощался с нашей подружкой Захар.
Он посмотрел на методички и книжки, которые принес с собой и махнул на них рукой:
– Наплевать теперь! Пошли, Серый!
– Ой, – за нашими спинами сказала Зойка. – А вы куда?
– Мы – туда! – Показал пальцем на дверь Захар. – Не скучай тут без нас, Зоичка. И Родыгину скажи, чтоб подобрал тебе новую бригаду.
До психушки мы добирались молча – каждый думал о своем.
Сергей Михайлович Майцев принял нас сразу после обхода, попросил когото из сестер заварить цейлонского чаю, который исправно поставляли ему благодарные родственники пациентов и, сняв халат, расположился в своем начальственном кресле.
Было оно неудобным и страшным – об эргономике его создатели имели самое отдаленное представление. Но, вместе с тем, выглядело оно большим и, несомненно, крутилось – как и положено креслу очень важного человека. Потому и стояло в кабинете главврача.
Сам Майцевстарший недавно отметил сорокапятилетие, был бодр, свеж, и энергичен, но на доктора он был похож меньше всего. Сними с него пиджак с галстуком, надень засаленную ковбойку и спецовку – и вот перед тобой хитроватый слесарьсантехник из квартального ЖЭКа. Поседевший "Афоня". Пока не начнет говорить, от этого первого впечатления избавиться было трудно.
– Итак, молодые люди, чем обязан? Электродвигатели сошли с ума или, не дай бог, частотный преобразователь впал в буйство?
Мы переглянулись и ухмыльнулись, дескать, щас, впадешь в буйство, старый!