«Новая буржуазия овладевает государственным и хозяйственным аппаратом не потому, что хочет удовлетворить потребности населения. Нет, она захватывает власть единственно для обогащения, использования государственной экономической машины в собственных интересах, для извлечения прибыли… Новая буржуазия в Советском Союзе сделала капиталистический принцип прибыли полярной звездой хозяйственной деятельности, и в теории и на практике, она превратилачзрибыль из простого показателя бухгалтерского учета одновременно в прямой источник обогащения правящего класса и в средство развращения рабочего класса…»
К моменту начала либермановских реформ (1962) песенный репертуар Владимира Высоцкого был уже достаточно внушителен, но львиную долю в нем составляли «блатные» или «приблатнен-ные» песни. Среди таковых значились: «Красное, зеленое, желтое, лиловое» (1961), «Татуировка» (1961), «У тебя глаза как нож» (1961), «Рыжая шалава» (1961), «В тот вечер я не пил, не ел» (1962), «На Большом Каретном», «За меня невеста отрыдает честно» (1962), «Серебряные струны» (1962), «Катерина» (1963), «Кучера из МУРа укатали Сивку» (1963), «Это был воскресный день» (1963), «Эй, шофер, вези — Бутырский хутор» (1963), «Я женщин не бил до семнадцати лет» (1963), «Мы вместе грабили одну и ту же хату» (1963) и др.
Уже в наши дни некоторые высоцковеды, разбирая «по косточкам» эти песни, уверенно заявляют, что в их основе лежит сильная нелюбовь Высоцкого к советской власти. Вот как, к примеру, это выглядит в устах исследователя Якова Кормана:
«В этой песне («Серебряные струны». — Ф. Р.) конфликт между лирическим героем и советской властью уже обострен до предела. Хотя власть в тексте прямо не названа, однако ясно, что именно она лишила лирического героя свободы и хочет с ним расправиться:
…Лирический герой знает, что никогда не увидит свободу, так как живет в несвободном советском обществе, в «тюремных стенах»…
В песне «За меня невеста отрыдает честно» (1963) ситуация во многом похожа на ту, что и в «Серебряных струнах», — лирический герой вновь лишен свободы:
Как и в «Серебряных струнах», здесь появляется мотив несвободы и запретов, установленных советской властью, которая, как и в предыдущей песне, порвала струны у гитары лирического героя, то есть лишила его возможности петь (а эта возможность для него дороже самой жизни: «Вы втопчите меня в грязь, бросьте меня в воду,/ Только не порвите серебряные струны!»…»
Думаю, исследователь отнюдь не преувеличивает — так и было на самом деле. Хотя наверняка найдутся и скептики: ведь сам Высоцкий никаких устных или печатных комментариев на этот счет не оставил. И, следуя кормановским умозаключениям, по сути можно в любых песнях (и не только принадлежащих Высоцкому) отыскать какой-то потаенный смысл. И все же, беря во внимание многочисленные воспоминания очевидцев тех событий, в которых они также упоминали эту «высоцкую нелюбовь» к действующей власти, остановимся на этой точке зрения. И, взяв за основу выводы Кормана, задумаемся вот о чем: какие события так взвинтили Высоцкого против советской власти, если еще совсем недавно — в конце 50-х — он пел достаточно аполитичные песни, а спустя три-четыре года уже взялся обвинять власть в том, что она буквально засадила его в тюрьму («можно только неба кусок, можно только сны»). Ведь образ жизни, который вел тогда Высоцкий, явно указывал на то, что его несвобода заключена лишь в том, что он не имеет возможности исполнять свои блатные песни со сцены Кремлевского Дворца съездов, а также по радио и ТВ. В остальном же руки у него были отнюдь не связаны: он исполняет свои произведения на «квартирниках» (концерты на квартирах), после чего те весьма оперативно распространяются по стране на магнитофонных лентах. И в тюрьму Высоцкого за это никто не тащит. Даже когда эти песни на концерте в МГУ воочию услышал один из высокопоставленных кремлевских руководителей — Петр Поспелов, все ограничилось лишь вспышкой начальственного гнева и не более. Даже в околоток барда тогда не отправили.