— Вам в город?
— Да.
— Садитесь, подвезу.
Я не разглядела и не помню его лица, я не знаю, как его звали, но голос его благодарная память сохранила и сейчас. Он довозит меня до самого театра (адреса Ремизовой я не знаю), настойчиво стучит в запертые двери — должен же быть какой-нибудь дежурный… И только когда наконец заспанный молодой человек отпирает все засовы, прощается со мной, наотрез отказавшись от каких-либо денег.
Молодой человек, актер театра, снабжает меня адресом и советует подождать до утра, чтобы не будить ни свет ни заря Александру Исаковну.
При первых признаках рассвета выхожу на воздух. Александра Исаковна живет недалеко. Маленький деревянный домик. Сваливаюсь как снег на голову. Неловкость, растерянность.
В теплом углу, по соседству с печкой, в деревянной кроватке с перильцами спит драгоценное мое существо. Наклоняюсь, не различаю ничего, застит глаза. Вижу только — голова стриженая, а были длинные косы. Спит крепко, но мне почему-то кажется — не спит. Так и стою в полутемной комнате. Не шевелюсь, молчу. Александра Исаковна торопливо одевается. Спешит на репетицию. Захлопывается за ней входная дверь. И вдруг, как маленький чертик из коробки, выскакивает моя из кровати. Худенькие цепкие ручки обхватывают меня так, что не отодрать. А я и не хочу отдирать, прижимаю к себе маленькое тельце с торчащими лопатками, вижу растянутый в счастливой улыбке рот без двух передних зубов и реву, реву…
Мой приезд застал Александру Исаковну врасплох. Расставаться с Анютой ей было не просто. До войны наша дочь почти ничем не болела, а тут перенесла чуть не все детские болезни подряд. Самоотверженно ухаживала за ней Александра Исаковна. В тяжелых условиях, без нужного питания, выходила ее, отдавая всю душу свою, всю любовь, отказывая себе во всем.
Поспешное бегство на репетицию не было вызвано необходимостью. Утро еще только пробивалось. Репетиции начинались не раньше одиннадцати. Удивительный такт этого человека, да и, наверно, потребность прийти в себя от неожиданности, освоиться с мыслью о предстоящей разлуке заставили ее так быстро уйти.
И в глубоком тылу нехватка полезной и здоровой пищи чувствовалась довольно сильно. В Омске открылись коммерческие гастрономические магазины. Продавались, по повышенным ценам, самые разнообразные продукты, но купить каждый мог только сто граммов чего-нибудь. Очередь выстраивалась с вечера.
— Придется вам пойти к открытию магазина, — сказала мне Александра Исаковна. — Орденоносцев пускают без очереди. Анюте необходимо масло.
Звездная тьма раннего северного утра. Сорокаградусный мороз переносится здесь легко. Шуба у меня очень теплая, из барсового меха с двумя длинными хвостами, завязанными под воротником. Приближаясь к магазину, слышу гул голосов. Толпа людей, освещенная неярким светом из окон, шевелится у входа. Притоптывают, хлопают руками, чтобы не замерзнуть. Достаю свою красную орденскую книжечку и, как меня учили, поднимаю ее над головой. Как в театре, — люди умолкают и расступаются. Иду по этому узенькому проходу, ни на кого не глядя. Мне мучительно стыдно.
С маленьким пакетиком сливочного масла в кармане возвращаюсь по тому же пути. Бранные слова сыплются мне вдогонку, изможденные, усталые женщины, не скрывая ненависти, дергают меня за барсовые хвосты. Это не вызывает ни чувства обиды, ни возмущения. Один жгучий стыд.
Александра Исаковна не провожала нас. Это было слишком тяжело для нее. Мы простились утром перед репетицией. Она ушла на целый день, чтобы и сборы наши не видеть. Вахтанговский театр очень помог. Нам достали плацкартные места, дали машину. Поезд уходил рано утром, но на вокзал надо было ехать с вечера. Шофер ночью везти не мог.
Провожал нас замечательный человек Николай Александрович Кудрявцев. Он работал на одном ленинградском заводе, эвакуированном в Омск. До войны — постоянный, активный участник самодеятельности театра при Выборгском доме культуры, которым руководила наша актриса Татьяна Викторовна Сукова. Прослышав о моем приезде, он зашел что-нибудь о ней разузнать и стал нашим ангелом-хранителем.
Он был так внимателен к нам — принес Анюте баранки (острый дефицит), увязал вещи, погрузил в машину, доставил на вокзал, там договорился с начальником, и нам отвели чей-то служебный кабинет, где он соорудил удобное ложе, так что Анюта могла поспать до поезда.