И тут обнаружилась ужасная вещь. Оказалось, что я впопыхах забыла Анютин ночной горшочек. Путешествовать с ребенком без этого предмета тогда было немыслимо. Пробраться к уборной через битком набитый вагон — чрезвычайно сложное дело. Хотя у нас были плацкартные места, но я уже по опыту знала, что это в так называемом смешанном вагоне, где все полки, все проходы плотно забиты людьми. Я была в отчаянии, но — ничего не поделаешь. Николай Александрович, устроив нас на ночлег, ушел.
Каково же было мое потрясение, когда под утро, незадолго до отправления поезда, он появляется опять с аккуратным пакетиком в руках. Одиннадцать километров туда и одиннадцать обратно. Двадцать два километра прошел он темной морозной ночью, чтобы принести забытый маленький детский горшок.
Скинув тяжелые шубы, чуть ли не на ходу выскакиваем из вагона. Сочи! Теплый ароматный воздух ранней южной весны после холода и мрака буквально опьяняет нас. Хочется дышать и дышать всей грудью, всеми порами кожи, всей душой.
Прежде всего подвергаемся санобработке — большая светлая баня, окруженная двориком, поросшим кустарником. Кусты сплошь увешаны странными непривлекательными плодами — это шапки и всевозможные головные уборы, вышедшие из санпропускника. С трудом удается упросить не забирать наши вещи в дезинфекцию. Каким-то сверхчудом нам удалось избежать всякой неприятной живности в дороге.
Обилие горячей воды, выданные куски мыла (неважно, что серого), ощущение божественной чистоты удивительно соответствует гостеприимному климату. Чувство забытой щенячьей радости охватывает нас.
Город непривычно пуст. Нет ни курортников, ни отдыхающих. Все санатории и дома отдыха превращены в лазареты. Местные жители заняты своим повседневным трудом, им некогда разгуливать. Улицы и пляжи кажутся особенно просторными. Едва начинающие зацветать фруктовые деревья почти неподвижны в прозрачном воздухе.
Все расселяются, устраиваются удобно и хорошо. Свободных квартир в городе достаточно.
Пора начинать работать. Нет ни декораций, ни костюмов, ни реквизита, но есть люди. Все принимаются за дело. Руководство устанавливает связь с начальством города — оно охотно идет навстречу, но для всего нужно время. А пока из существующих в местном театре старых декораций создаются нейтральные выгородки. Из ничтожных запасов захваченной из дома личной одежды сооружаются костюмы. Неважно, что для начала только для современных бытовых пьес. Все родственники вливаются в коллектив и на самых разнообразных постах включаются в работу.
Театр оживает. Кроме ежедневных спектаклей у нас еще новая работа: бригадами и поодиночке обслуживаем госпитали. Даем концерты или просто читаем в палатах вслух раненым бойцам. Каждый человек на вес золота, все заняты полезным делом.
Не могу не вспомнить с почтительным восхищением замечательную женщину, мать нашей актрисы, Надежду Всеволодовну Сукову.
Окончив Петербургский женский медицинский институт в первом его выпуске, она всю жизнь работала врачом. Давно уже находясь на пенсии (из-за больных ног с трудом передвигалась даже по комнате), сохранила удивительную живость ума, добродушный юмор. Надежда Всеволодовна стала необходимейшим человеком нашего театра во время эвакуации. Седые волосы, решительный профиль, темные глаза с озорным блеском… Сидя на балконе в кресле, она целыми днями что-то кому-то шьет, вышивает, переделывает. Живет она с дочерью и еще с одной родственницей в старой небольшой гостинице на первом этаже, рядом с театром. Все, проходя мимо, весело приветствуют ее, забегают посоветоваться по любому поводу. Она рада помочь всем и во всем. И лечит как врач, и делится своей житейской мудростью, нередко принося ощутимую пользу. Николай Павлович, верный ее поклонник, часто заглядывает на уютную деревянную терраску в тени акации.
Итак, все постепенно налаживается. Спектакли возобновляются и идут, репетируются новые. Жизнь входит в привычное русло. Солнце, море, тишина… Если бы не раненые, могло бы казаться, что война приснилась в страшном сне.
У нас появляются свои меценаты. Один из них, с замечательной фамилией Шестиалтынный, директор мебельной фабрики в Дагомысе (под Сочи), оказывает нам существенную помощь. У него на фабрике строятся наши декорации, отлично выполненные всегда в срок. Он договаривается с городским ателье о шитье костюмов для спектаклей. Играем «Собаку на сене», — неважно, что в бязи и сатине. Для «Питомцев славы» готовятся мундиры и ментики из бумазеи с желтыми, вместо золотых, нашивками, но очень старательно и тщательно выработанные. Собираясь в Дагомыс для очередного заказа оформления, Николай Павлович предлагает мне поехать с ним. За нами присылают машину, радушный хозяин приветливо встречает у ворот. Через минуту мы сидим за накрытым столом, появляется шипящая сковорода с огромной камбалой, острые приправы и таинственная бутылка без этикетки, довольно редкая вещь в то время. За неимением рюмок наполняются большие фаянсовые чашки — маленький тост за дорогих гостей, делаем глоток… Ощущение зверского ожога во рту, сильнейший привкус бензина… К счастью, никогда больше не случалось пробовать что-нибудь похожее. С трудом переводим дух, овладеваем собой, осторожно, чтобы не расплескать адскую жидкость, ставим чашки на стол. Принимаемся за камбалу. Первые куски, отравленные навязчивым вкусом бензина, проскакивают с трудом. Наш собеседник как будто ничего не замечает, выпивает, закусывает, развивая идею портативного складного оформления, годного для любых спектаклей в любых условиях.