Акимов не коллекционер в точном понимании этого слова — лишь бы собрать побольше и поразнообразнее, расширить, увеличить коллекцию… Он собирает столько, сколько ему нужно для определенной цели.
Он не устанавливает у себя ряды старинных плевательниц красного дерева, хотя, безусловно, они могут представлять интерес для коллекционера. Но две — в разных углах — у него стоят. Они восхищали его простотой конструкции и гигиеничностью: подошел, не нагибаясь нажал деревянную ручку, открылся ящичек, плюнул в насыпанный внутри песочек, и захлопнулась крышка!
Одним из любимейших его развлечений было посещение коренных ленинградских старушек, обладательниц захламленных кладовок, антресолей и чердаков. Какими только сокровищами не набивал он у них свой портфель! Старые гвозди с медными шляпками, обрывки ржавых цепей, куски деревянных позолоченных багетов, металлические бляшки, поломанные останки украшений давно уже не существующей мебели. Все это сортировалось, скреблось, чистилось, протиралось, полировалось и находило свое место. Удивительная способность особым образом все использовать, из чепухи извлекать поразительные результаты. Вещи, казалось бы, ни к чему не применимые, превращались в произведения искусства.
Один наш французский друг, старый повар с элегантной наружностью профессора изящных искусств, приезжал с визитом в Советский Союз. Мы подружились с ним во время нашего пребывания в Париже в 1966 году. В его лице сочетался весь обслуживающий персонал маленького ресторанчика (жена — за кассой), которым он владел неподалеку от Комеди Франсэз. Мы часто обедали у него, и у нас завязались очень милые отношения. Когда я простудилась и в проливной дождь не рискнула выйти из дому, он был так внимателен, что прислал мне в судочке обед и бутылку горячего молока, закутанную в теплый шарф, чтобы не остыла.
В Ленинграде он нас навестил и, как водится, привез маленькие подарочки. Мне он подарил настенный медальон — мелкие разноцветные засушенные цветочки под стеклом в витиеватой золоченой рамке. Чувствовалось, что это было выбрано с любовью, от души. Я не люблю золото, не люблю его цвет. Я не знала, куда мне ее пристроить, очень уж она не подходила мне. Но не хотелось небрежно обойтись с ней, пренебречь искренним сердечным движением.
Николай Павлович сказал: «Дай-ка сюда», и через минуту я увидела ее у него на стенке. В окружении латунных вещиц, медных бляшек она выглядела прелестно.
Мне очень хотелось в Париже навестить этих симпатичных людей. Они, очевидно, переехали, я не могла их найти. Случайно очутившись на загородном кладбище, я внезапно набрела на две скромные могилы рядом и прочла их имена — его и его жены.
А вот и всевозможные зеркала — жестяные, медные, латунные… Выпуклые и вогнутые, покрытые амальгамой автомобильные фары и оптические стекла, есть даже черное зеркало. Очень старые, и современные, и придуманные им самим. В некоторых видишь себя, будто в комнате смеха Парка культуры и отдыха. Разглядывая в них отражение отдельных предметов или частей комнаты, Николай Павлович находил особые ракурсы, которые нередко применял в своих работах.
Большая высушенная тыква с тонкой талией превращена им в настольную лампу. На вершине конусообразного абажура из толстой промасленной бумаги — острый латунный наконечник, а внизу болтается медная подвеска с конской сбруи азиатской упряжки. Это память о далеком Таджикистане, приютившем нас в тяжелое время. Ее соотечественница, маленькая детская тыквенная погремушка с кисточкой из тоненьких ремешков, по прошествии стольких лет вдруг ни с того ни с сего стала выделять сок, и на стене под ней расползается темное причудливое пятно.
Плетеная ивовая корзина, хранительница рулонов бумаги, пришла к нам из знаменитого нашего давнего спектакля «Валенсианская вдова» Лопе де Вега в переводе Михаила Леонидовича Лозинского. Из той прекрасной театральной Валенсии, где в бокалы лилось светящееся вино, кружева на черном бархате отливали жемчугом. В больших корзинах очаровательный, смекалистый разносчик разносил апельсины. В пьесе этот персонаж не существует. Николай Павлович придумал его, чтобы оживить сцену трех влюбленных кабальеро, торчащих под окнами жестокой вдовы. Их длительное дежурство у неприступного дома требовало подкрепления — и появился разносчик апельсинов. Эта бессловесная роль была поручена очень хорошему актеру И. А. Смысловскому. Он увлекся и пошел дальше, создав очаровательный образ, развивающийся по ходу спектакля. В первом акте это почти оборванец с корзиной апельсинов, всучающий свой товар несчастным влюбленным. Во втором — он уже сидит на складном стуле перед небольшим лотком, где кроме апельсинов красуются и прохладительные напитки. А в третьем акте он открыл целый ресторанчик под полосатым тентом, с несколькими столиками. Он преуспел, принарядился и, как заправский метрдотель, обслуживает терпеливых поклонников. Огромные бутыли вина оплетены ивовыми прутьями, они же обвивают изящные маленькие скамеечки…