Один молодой американец жаловался мне. Он безумно влюблен и страшно тоскует, что видит свою девушку только один раз в неделю. «Вероятно, очень заняты?» — сочувственно спросила его я. «Да нет, — сказал он, — вечера у меня все свободные. Но военное время. Очень маленький лимит на газолин. Хватает всего на одну поездку в неделю». — «А на трамвае или пешком?» — «Ну что вы, это же очень неудобно».
Не знаю, какая наша девушка простила бы своему воздыхателю, если бы он не пришел к ней только из-за того, что ему нечем было заправить машину.
Очень любопытно посетить «бьюти-салон». Решаюсь зайти.
Большой светлый холл. Все голубое — стены, ковры, платья служащих девушек. Здесь очень много женщин, желающих быть красивыми, но не видно ни одной. Все в отдельных голубых кабинках. Приводят и меня в такую же, сажают перед большим зеркалом в мягкое кресло, оно крутится во всех направлениях. Масса кранов, маленьких душей, непонятных приспособлений — все только для головы. Вымыли. Высушили. Приближается дело к прическе. Входит главный парикмахер с лицом профессора, пожилая дама не в форменном костюме и еще одна девица, кроме моей. Все что-то лопочут, быстро и непонятно, тыкая пальцами в мою голову. Ворошат волосы, каждый по-своему, тащат пряди в разные стороны. Ничего не понимаю. Различаю только одну лестную фразу, произносят ее без конца: «beautiful Russian lady». Главный парикмахер с удовольствием говорит по-русски: «Будэт картинка!»
И вот начинается. Что-то подстригают, закручивают, вставляют какие-то палочки, опять моют, опять крутят, надевают сетку, сушат. Работают все, только дама в штатском бездействует, скрестив руки на мощной груди. Неслышно появляется маникюрша, устраивается на низенькой скамеечке, не говоря ни слова делает маникюр.
Волосы высушены, сетка снимается под восторженные восклицания трудившихся. Да-а, эффектное зрелище. У меня ощущение, что я надела парик и должна выйти на сцену в экстравагантной роли.
Затем ведут в другое помещение. Освещают особым светом. Рассматривают кожу в лупу и без лупы. Чем-то мажут, красят щеки, рисуют губы («под роковых»), пудрят. Вручают пакет специальных приспособлений — только для моей кожи! На моих глазах приготовляют пудру из разных цветов и сортов — пригодную только мне! Плачу бешеные деньги и ухожу. Моя маленькая дочь Анюта встречает меня слезами: «Мама, это не ты!»
Не задумываясь, все сдираю, смываю — и успокаиваюсь.
Между двух рядов высоких домов — длинная, узкая щель. Может быть, она и не очень узка, но кажется такой из-за нечистой серости этих домов, из-за нечистых запахов, которые носятся здесь.
Это задний двор этого города, с его мусором, сточными канавами и помойками. Фасад его там, где стоят очаровательные домики в зелени и в цветах, где широки просторные улицы — вымытые и выглаженные, там, где забываешь, что существует слово «грязь».
Длинная серая щель носит название «Main street» — «Главная улица». Вначале, при слабом знании английского языка, когда ухо еще не привыкло к тонкостям произношения гласных, я думала, что она называется «Man street» — «Мужская улица», и это название казалось мне более подходящим. Улица для мужчин. Здесь ничего не приукрашено. Нет накрахмаленных кружевных воротничков, выхоленных рук, невинных улыбок и наивных глаз.
Вся улица испещрена театрами-бурлеск. Огромные витрины у входных дверей. Фотографии женщин в соблазнительных позах. Бурлески переполнены мужчинами. Главным образом это солдаты. Они приезжают из лагерей в отпуск на один день. Животным ревом реагируют они на происходящее на сцене. Чуть не вываливаются из лож, распаленные обнаженными, утомленными, жалкими женскими телами, демонстрирующими свою наготу по три сеанса в вечер. С профессиональной «голливудской» улыбкой, без тени ее в усталых глазах, они постепенно сбрасывают части своей одежды под аккомпанемент пьяных возгласов, в атмосфере, пропитанной запахом дешевой пудры, дешевого табака и пота возбужденных тел. Проходы раздевающихся девиц по широкому барьеру оркестра, глубоко, полукругом уходящего в зал, — как бы прослойки между номерами программы. Номера соответствующие. Гвоздь программы — немолодая, плотная, коротконогая дама. На ней лифчик с двумя длинными кистями на остриях и трусики с такими же кистями, в виде двух хвостиков, сзади. Под звуки плавного вальса тренированные мышцы ее груди начинают вращать висящие кисти, сперва в одну сторону, потом в другую и, наконец, навстречу друг другу. Ритм музыки меняется, движение кистей все быстрее и быстрее. Восторженные вопли и свист, как на футбольном поле. Кстати, это вполне добропорядочная семейная дама. У нее трое детей. Очень приличного вида пожилой муж привозит и увозит ее на машине. Во время выступления не спускает с нее глаз из-за кулис.