Меня всегда поражала в Чаплине совершенность, если можно так выразиться, его действий.
Что бы он ни делал, казалось, что именно это он делает лучше всего. Когда он играет в теннис, думаешь: неужели этот человек еще что-нибудь может делать на такой недосягаемой высоте? Танцует ли он, рассказывает ли — кажется, что вот как раз это-то и есть его единственный дар. Даже ест и пьет он особенно изящно и красиво.
Как-то в начале знакомства он предложил станцевать с ним танго. Я чуть не померла со страха. Глядя на него, такого легкого, воздушного в танце, чувствовала себя неповоротливой, неуклюжей. Оказавшись в его руках, я и думать забыла об этом. Он заставил меня выделывать самые сложные фигуры так непринужденно, без всяких усилий, будто я танцевала с ним всю жизнь.
Всегда с ним было просто и свободно. Талантливейший, доброжелательный собеседник, он подмечал любой пустяк, придавал ему особый смысл, приятный и лестный для партнера. Одна русская женщина, плохо говорившая по-английски, рассказывая про какого-то несимпатичного ей человека, сказала (буквальный перевод): «Мне неприятно совершать с ним рукопожатие». Чаплин пришел в восторг: «Она же поэт!» — и даже цитировал ее.
Ему противна была всякая фальшь, показуха. Не выносил мещанства. Не очень любил актерское общество. И в фильмы свои старался найти какого-нибудь нового, неизвестного артиста. Как актера очень ценил Адольфа Менжу. Дружил с Дугласом Фербенксом и Мэри Пикфорд.
У них с Уной все было ясно, просто и естественно на редкость.
Я думала, что он не умеет водить машину. Каждый раз, когда случалось куда-нибудь ездить вместе с ними, за рулем сидел солидный шофер. Очень осторожный, аккуратный, не превышающий скорости. Еще бы, он вез такого драгоценного человека! Мне казалось, что и сам Чаплин побаивается быстрой езды.
Как-то вечером они предложили поехать за город, довольно далеко, на берег океана. На месте шофера сидел сам хозяин.
— Разве вы умеете управлять машиной? — спросила я.
— Немножко, — ответил он.
— Я сижу рядом. Я на страже, — улыбаясь, сказала Уна.
Дорога была довольно узкая, извилистая и гористая. Мы мчались с бешеной скоростью. Без всякого напряжения, с обычной своей непринужденностью рассказывал он какие-то истории, заливаясь смехом. Увлекаясь, жестикулировал обеими руками, отпускал руль, не снижая скорости. Я посматривала на Уну — она сидела спокойная и уверенная.
Шестнадцатого апреля он пригласил на свой день рождения. Отпраздновать его решил не дома, а у своего друга, неофициально женатого на известной негритянской танцовщице, очень умной, обаятельной женщине. Вдали от города, в прериях — деревянное бунгало с бревенчатыми стенами, с бревенчатым потолком. Конюшня с великолепными лошадьми.
Гостей было всего несколько человек. Как всегда с Чаплинами, было уютно, весело и интересно. В середине ужина захлопали двери и появилась, как в ковбойском фильме, стройная девушка в высоких сапогах, в широкополой шляпе — дочь хозяина от первого брака, прискакавшая верхом с прогулки. Отец пожурил ее за опоздание, мачеха взяла под защиту. И в этой семье чувствовалась спокойная, дружная, светлая жизнь.
Чаплину очень хотелось побывать в Советском Союзе. Не знаю, почему он так и не приехал к нам. В сороковых годах предполагался его фестиваль в Москве. Ему даже были присланы образцы пригласительных билетов. Он обрадовался, как ребенок. Держа конверт в руке, нетерпеливо искал очки, как назло потерялись! Нашел, придерживая их рукой, надевал долго, углубился в рассматриванье билетов. С гордостью их всем показывал.
Ему очень нравились русские, нравился русский язык. Иногда он напевал: «Гай-да тройка, снег пушистый» — или, раскатисто произнося русское «р-р-р», говорил: «На горе Арарат растет красный виноград», этим, пожалуй, его познания и ограничивались.
А Уна, «моя четырехглазая», как называл ее иногда Чаплин, когда она надевала очки, Уна серьезно занималась русским языком. Однажды она показала написанное ею целое сочинение о том, как она проводит свой день. Все было очень хорошо и правильно, только в конце стояла такая фраза: «Каждый вечер в одиннадцать часов я обычно ухожу в отставку». Так она перевела, тщательно пользуясь словарем, английский глагол, имеющий несколько значений (в том числе и отход ко сну).
Все это было давно. Осталась у меня фотография вместе с Уной. Портрет Чаплина с дарственной надписью и подарок его — длинный, изящный мундштук, — «русская душа», как там называли такие.
Магическая буква «ч»! Из всего виденного в Америке, многообразного и интересного, из десятков встреченных там замечательных людей самые главные, самые сильные, самые прекрасные — Чаплин Чарлз Спенсер и Чехов Михаил Александрович.