Вскоре в кабинете появляется молодой человек. На диване, придвинутом к столу, лежит Энгельс. В руках у него странички из рукописи Маркса, по которым он диктует приглашенному переписчику. Диктует с десяти часов утра до пяти вечера, диктует, превозмогая боль, диктует изо дня в день, из месяца в месяц.
Переписчик каждый день уходит в начале шестого.
Едва закрывается за ним дверь, как Энгельс с трудом поднимается и идет к столу. Он перечитывает написанное, сверяет с рукописью.
На полях одной из страниц пометка Маркса… Да, здесь нужна цитата. Откуда Маркс хотел ее взять? Одна за другой просматриваются книги, листаются пожелтевшие старые газеты. Наконец он отбирает несколько подходящих. Которую имел в виду Маркс? В пометке об этом ни слова. Энгельс тщательно изучает отобранное. Долго длится раздумье, прежде чем принимается решение. Да, пожалуй, этот отрывок – лучшее подтверждение мысли друга. Энгельс делает в рукопись вставку.
Второй том «Капитала». Если бы кто-нибудь знал, как хочется Энгельсу скорее подготовить его! Жаль, что пришлось потерять столько времени из-за болезни!..
Но он не отступает. Через два года после смерти Маркса в один из февральских дней 1885 года Энгельс тщательно упаковывает объемистый пакет. Потом сверху надписывает: «Г. Гамбург. Издателю Отто Мейснеру». Последние главы второго тома уходят в набор.
Назавтра Энгельс снова за столом, и снова перед ним странички, испещренные труднейшим почерком Маркса. Это часть рукописи третьего тома «Капитала», которую Маркс успел подготовить. Кроме нее, здесь множество отдельных выписок, заметок, выдержек из различных книг, тоже, видимо, подготовленных Марксом для этого тома. Мавр не успел их обработать. Но без них он не считал бы книгу законченной.
Как быть? Сначала завершить работу? Но если он не успеет? Тогда и та, подготовленная Мавром, часть останется нерасшифрованной. Нет, сначала он займется перепиской.
– Послушай, Фридрих, тебе пора немного отдохнуть…
Старые товарищи – Шорлеммер, Лесснер, – бывающие у него почти каждый день, видят, как сдал он за это время.
– Отдохнуть? А рукописи Мавра?
Голые черные ветви деревьев покрываются почками. Зеленая крона уже раскинулась над помолодевшим стволом. Груда переписанного заметно выросла. Лишь на короткие часы Энгельс позволяет себе отвлечься.
Снова деревья за окном стоят оголенные, растеряв пожелтевший убор. Проходит еще год. Продиктована и уложена в стопку последняя из 1870 страниц с материалами третьего тома «Капитала».
Вот теперь начнется настоящая работа. Но с души словно спала тяжесть. Если отныне что-нибудь и случится с ним, то Элеонора с помощью товарищей сумеет издать подготовленную Марксом часть «Капитала». А это больше тысячи страниц.
Остается почти столько же черновых набросков, без которых книга будет неполной. Как тщательно приходится продумывать каждое слово Маркса, приводя его разрозненные записи в систему! Энгельс подносит к глазам один из листков, пробегает строки и уже не может оторваться. Словно Карл вновь говорит с ним…
Однако сегодня еще надо ответить старому соратнику Беккеру. Он начинает письмо, а мысль невольно возвращается к только что прочитанному:
«Немало труда придется положить, имея дело с рукописями такого человека, как Маркс, у которого каждое слово на вес золота. Но мне этот труд приятен, ведь я снова вместе со своим старым другом».
Время притупляет горе. Но погасить его оно не в силах. Кресло, в котором Мавр отдыхал, пометка в книге, места, где он любил гулять, встречи с общими друзьями – все заставляет сердце тоскливо сжиматься.
Но что больше говорит о верности близкому человеку после его смерти – неизбывное горе или настойчивое продолжение начатого им дела? Скорбь воплотилась в упорный, порой непосильный труд, когда все мысли и поступки имеют одну лишь цель – торжество того дела, которому друг отдал жизнь.
Не сразу удается выполнить задуманное. Тщательно разбирает Энгельс переписку Маркса, его заметки. Не пропустить бы каких-нибудь указаний Мавра о втором и третьем томах. Но вот выписки, никак прямо не относящиеся к «Капиталу», – об индейских племенах, о первобытном устройстве человеческого общества… Так это из книги американца Моргана!
Теперь Энгельсу все ясно. Он вспоминает, что Маркс показывал эту книгу Моргана, привезенную его «юным научным другом» из России – Максимом Ковалевским. Тогда – в который раз! – Мавр сетовал на то, что он давно хочет изложить свои взгляды на происхождение семьи, частной собственности и государства, доказать их связь с условиями жизни людей, но все не хватает времени.