На полпути их встретила заря, вспыхнувшая над скалами Нидлс и вскоре отвоевавшая у мрака длинную, протянувшуюся с востока на запад полосу окутанной туманом низменности. Один за другим из моря вырастали утесы, белокрылые чайки вылетели навстречу самолету. Раффлтон был почти уверен, что они превратятся в духов и с приветственными криками окружат Мальвину.
Чем ближе они подлетали, тем быстрее поднимался туман и угасал лунный свет. Наконец их глазам предстал плавный изгиб Чезил-Бэнк, а за ним прятался Уэймут.
Может, причиной стали купальные кабинки на колесах, или газгольдеры за железнодорожной станцией, или флаг над отелем «Ройял», но занавес ночи вдруг открылся перед глазами Раффлтона. Будничный мир стучался в двери.
Раффлтон взглянул на часы: начало пятого. На базе его ждут утром, как он и обещал. Наверное, уже высматривают. Следуя прежним путем, они с Мальвиной успеют как раз к завтраку. Можно представить ее полковнику: «С вашего позволения, полковник Гудайер, – фея Мальвина». А можно высадить ее где-нибудь между Уэймутом и Фарнборо. Не особенно раздумывая, Раффлтон решил предпочесть второе. Вот только где ее высадить? Как с ней поступить? Можно доставить к тете Эмили. Кажется, она подыскивала гувернантку-француженку для Джорджины. Правда, французский Мальвины чуточку старомоден, зато выговор очарователен. А когда он задумался об оплате уроков, в голову явилась мысль о дяде Феликсе и трех его старших сыновьях. Чутье подсказывало Раффлтону, что тетя Эмили не одобрит Мальвину. Его отец, милейший пожилой джентльмен, какие только есть на свете, мог бы приютить гостью. Раффлтон с отцом всегда понимали друг друга. Но его мать!.. Насчет нее Раффлтон серьезно сомневался. Ему представилась гостиная в доме на Честер-террас. Негромкий шорох платья, появление матери. Ее ласковое и вместе с тем сдержанное приветствие. И легкое замешательство, с которым она будет молча ждать, когда сын объяснит ей присутствие Мальвины. О том, что она фея, придется умолчать. Он не представлял, как будет вдаваться в детали под материнским взглядом сквозь пенсне в золотой оправе: «Эту юную леди я нашел спящей посреди бретонской вересковой пустоши. Ночь выдалась дивная, в самолете нашлось свободное место. И она… то есть я… словом, вот мы и здесь». После томительной паузы изящные дуги бровей приподнимутся: «Иными словами, дорогой мой, ты допустил, чтобы эта… – чуть заметное сомнение, – эта юная особа покинула свой дом, народ, друзей и родных в Бретани, чтобы сопровождать тебя. Можно узнать, в каком качестве?»
Ибо в таком свете и предстанет случившееся, и не только для его матери. Допустим, что каким-то чудом ее догадка окажется верной. Допустим, что, несмотря на убедительные доказательства в пользу Мальвины – ночь, луну, звезды, ощущение, возникшее у Раффлтона в тот миг, когда он поцеловал ее, – допустим, что, несмотря на перечисленное, она все-таки не фея. Допустим, предположение пошлой Рассудительности о том, что озорница просто сбежала из дому, попало в яблочко. Допустим, расследование уже началось. Самолеты мощностью в сотню лошадиных сил не остаются незамеченными. Кажется, есть какой-то закон на этот счет – что-то там о «совращении юных девушек». Но он ее не «совращал». Если уж на то пошло, это она его «совратила». Считается ли ее согласие смягчающим обстоятельством? Сколько ей лет? Вот в чем вопрос. Предположительно тысяча, а может, и больше. Беда в том, что на свой возраст она не выглядит. Недружелюбно и подозрительно настроенный судья решит, что он ближе к шестнадцати годам. Вполне возможно, что он, Раффлтон, влип черт знает во что. Он оглянулся. Мальвина ответила ему своей неизменной и непередаваемо довольной улыбкой. И впервые вызвала у Раффлтона отчетливое раздражение.