Связь оборвалась. Потом они долго разговаривали с молодым секретарем посольства, который рассказывал им о преступлениях Ракоши[28] и его сторонников.
— Знаешь, Миклош, — сказал Имре, разливая по рюмкам водку, когда они сидели как-то вечером в своей комнате в общежитии, — я часто думаю, каким образом Ракоши и его подручные могли совершать все эти преступления.
Они выпили.
— Ну, и додумался до чего-нибудь?
— По-моему, такое было возможно только потому, что их окружала стена равнодушия. Люди видели их ошибки и злоупотребления, однако помалкивали.
— Почему?
— Вероятно, боялись. Кто — тюрьмы, кто — высылки. Многие, я думаю, просто держались за свои места. Кто знает? — Он снова наполнил рюмки. — Могу тебе сказать только одно. Когда партия реорганизуется — а теперь это уже необходимо — и мы вернемся домой, а не стану закрывать глаза на подобные мерзости.
Вот и настало время — подумал Миклош, задергивая занавески. Они тогда даже поклялись друг другу бороться с любой несправедливостью. А может, их водка в тот вечер разгорячила? Нет, нет, Миклош хорошо помнит, они не были пьяными. Просто их души переполняла горечь. Но помнит ли Имре об этой клятве? Не покинет ли его смелость в трудную минуту? Нет, не может быть такого. Их дружба, скрепленная кровью и страданиями, вынесла испытание на прочность в самые жестокие времена. А сейчас-то чего бояться? В тюрьму их не посадят, концлагерей теперь нет, и даже в самом худшем случае они не останутся без куска хлеба. Никогда еще в Венгрии людям не жилось так хорошо, как в эти годы.
Домой он пришел за полночь. Тереза еще не спала и вся изнервничалась, ожидая его.
— Боже мой, где тебя носило? Я уж думала, не случилось ли что.
Он поцеловал жену.
— Все в порядке. Дай-ка чего-нибудь выпить. Сейчас все расскажу.
Женщина вытерла заплаканные глаза и пошла на кухню.
20
Когда молодой подручный Зоннтага Фери Палко вернулся в кочегарку, старик сказал:
— Последи-ка за приборами, сынок, а я пройдусь по цехам.
— Идите, дядя Пали, — откликнулся молодой человек. — Не беспокойтесь, все будет нормально. Оставьте мне только стаканчик вашего любимого красненького.
— Бутылка под столом, сынок. Только все не выпивай.
— Да что вы, дядя Пали! Вы же меня знаете. Ведь я не алкоголик какой-нибудь.
— Знаю, — ответил Зоннтаг и направился прямо в прядильный цех.
Анико, выслушав рассказ старика, испуганно спросила:
— Ой, что же теперь будет, дядя Пали?
— Ты не говорила с ним? Не видела его?
— Нет. О господи, неужели нас посадят?
— Спокойно, детка! Если будешь слушать меня, ничего не случится. — Он бросил взгляд на катушки, наматывающие пряжу. — В общем, так. Кто бы ни спросил, отвечай, что в кочегарку ты вечером не ходила, со мной не встречалась и никакого мешка в глаза не видела. Ясно?
— Да, — прошептала девушка.
— Встречались мы дома около семи часов вечера. Запомни. — Он задумался. — Я только одного в толк не возьму.
— Чего, дядя Пали?
— Где ты разговаривала с Белой? Здесь?
— Да нет. Он прибежал ко мне, когда я собиралась на фабрику. В девятом часу. Тети Ирмы не было дома. Я сразу позвонила Иренке.
— Прямо при нем?
— Что вы, дядя Пали, я еще не совсем сдурела. Он хотел меня проводить на фабрику, но я его послала подальше. В общем, разругались мы. У меня просто душа в пятки ушла от того, что он рассказал.
— Ну, перестань, детка, успокойся. Главное, не говори ничего лишнего — и все будет нормально.
28