Миклош поднялся.
— Ну хорошо, — сказал он, — но я все-таки поставлю этот вопрос на ближайшем партийном собрании.
— Не стоит, — молвил Чиллаг. — В конце концов, Каплар — коммунист, и мы тоже. Мы должны его поддерживать. Главное — результаты нашего труда, а не душевая и не комната отдыха.
В итоге произошло то, чего и следовало ожидать. Началась реконструкция, и сразу же начались шушуканья, догадки, и все громче раздавались осуждающие голоса. Но, несмотря на это, дело продвигалось довольно быстро. Все работы выполняла бригада каменщиков с подведомственного прядильно-ниточного комбината. Работали сверхурочно, прихватывали и выходные. Такой производительности труда в тресте еще не видывали. Конечно, строителям создали для этого все условия: горячие обеды и ужины подавались прямо на рабочие места, в холодильниках всегда было несколько бутылок пива… Но зато, когда работа подошла к концу, все увидели, на что способна бригада Фараго. Это был высочайший класс.
Вскоре Миклоша пригласил к себе Маклари. Они к тому времени подружились. Миклош был благодарен этому седому сухощавому человеку за постоянную поддержку, которую тот ему оказывал с самого первого дня. Уже два месяца Маклари возглавлял отдел кадров треста.
— Садись, — сказал Маклари. Они перешли на «ты» седьмого ноября, когда впервые выпили на брудершафт. — У меня к тебе важное дело. Не стану ходить вокруг да около. Человек ты прямой, и с тобой лучше говорить откровенно. Я бы многое мог тебе рассказать. Знаю, что ты не используешь это мне во вред. Но пока еще не время и не место открывать карты. Сейчас речь идет о том, что Каплар хочет от тебя избавиться. Поэтому я тебя на днях переведу на будайский прядильно-ниточный комбинат начальником ремонтного цеха. Получать будешь значительно больше. Надеюсь, ты не станешь возражать — это сильно усложнило бы ситуацию. В управлении ты всего лишь рядовой инженер, а там как-никак руководящая должность.
Миклош кивнул:
— Я согласен.
4
С Евой Гачи Имре познакомился вскоре по возвращении из Москвы, когда их с Миклошем направили на работу в трест. Эта стройная, голубоглазая, полногрудая брюнетка, десятью годами моложе его, работавшая в плановом отделе управления, отличалась к тому же веселым нравом и сразу понравилась Имре. Отец ее был подполковником гонведской армии[19], мать служила в Национальном банке. Молодые люди полюбили друг друга и в пятьдесят девятом поженились. На свадьбе у них были и Миклош с Терезой.
После свадьбы Имре переселился к Еве. Ее родители выделили им комнату, выходящую окнами на южную сторону, но это оказался далеко не лучший вариант решения жилищной проблемы. Им приходилось постоянно приспосабливаться к старикам, тем не менее время от времени возникали мелкие конфликты, по каждому поводу вспыхивали перебранки, словом, обстановка царила довольно нервозная. Молодые мечтали приобрести собственную квартиру, но все их надежды разбивались в прах, наталкиваясь на непреодолимую преграду. Дело в том, что у Евы были чрезмерно большие запросы, она не знала цену деньгам и не умела экономить. Имре раздражало ее легкомыслие, но, как только она начинала ластиться к нему, он моментально оттаивал. Не раз, отправляясь за покупками, Ева возвращалась домой с новой шляпкой или кофточкой. Она обожала красивые шляпы, модные вещи, любила хорошо одеваться. Имре Давид по природе своей был мягким человеком, оберегал семейный покой и за любовные ласки прощал Еве любые сумасбродства.
Однажды — шел уже шестьдесят второй год — они решили устроить вечеринку и пригласили Миклоша Залу с женой. Тереза по сравнению с Евой выглядела серым воробышком. Чувствовала она себя неловко, поэтому редко вступала в разговор, только застенчивая улыбка озаряла ее миловидное лицо. За столом царили смех, веселье, друзья предавались воспоминаниям, затем речь зашла о работе.
19