Вместо того, чтобы рассказать ей о том, что меня беспокоит, я вновь ухожу в отрицание, в загон чувств в самые потаённые, укромные места моей души, откуда их потом очень трудно достать.
Но чувства имеют одно неприятное свойство. Если их не проживать, они не исчезают, превратившись в пустоту. Они никуда не исчезают, и если вы будете поступать, как я, то в конечном результате, они начнут разъедать вас изнутри.
– Mein lieber, помоги мне, пожалуйста, – мама поднимает усталый взгляд к моему лицу, и я внезапно оттаиваю. – Что я сделала не так?
– Я не… – нахмуриваюсь, поджав губы, и делаю неуверенный полушаг ей навстречу, – не знаю, – отвожу взгляд в сторону.
– Что-то ведь произошло. Всё было хорошо, потом ты разозлился. Это… это из-за того, что я сделала тебе замечание при Фрее? – мама бегает глазами по моему лицу.
– И да, и нет.
Тяжело вздыхаю и наконец присаживаюсь рядом с ней на кровать. Опустив голову вниз, перебираю пальцы, коснувшись предплечьями бедер с внутренней стороны.
– Мам, ты никогда не думала, что я… – продолжаю прожигать взглядом свои руки, не решаясь взглянуть на маму.
Кажется, что я увижу в её взгляде разочарование.
– Ты никогда не думала, что я живу как-то не так?
– Ты уже взрослый, я не могу говорить, как тебе жить. – Тут же вскидываю голову, повернув её влево, и нахожу маму растерянным взглядом.
– Да? А что это было сейчас внизу?
– Это другое, – мягко произносит мама, слабо улыбнувшись. – Ты ведь и правда был в компании. У тебя гости. Неприлично как-то, – чувствую, что её голос смягчается на максимум, на который только возможно, и слабо прищуриваюсь.
– Каждый раз, когда ты меня отчитываешь, я хочу съехать, – бесцветно произношу, наблюдая за тем, как уголки губ матери медленно опускаются вниз. – Не знала об этом?
– Не знала. Ты не говорил, – так же сухо отвечает, будто у нас вновь бизнес-встреча, а не слишком редко происходящие разговоры по душам.
– Теперь знаешь.
– Однозначно.
Мы замолкаем, отвернувшись друг от друга. Закатываю глаза, рвано выдохнув. Мне так тяжело с ней, и я не понимаю, почему. Почему вдруг всё стало так запутанно? Мне показалось, что наши отношения вышли на новый уровень, но по сути они стали только более запутанными и безнадёжными. Или всё дело как раз в том, что они стали более искренними?
– Виль, прости меня, – мама первая разрывает тишину, которая слишком сильно давила на нас последние пять минут. – Я знаю, почему ты хочешь съехать, я была ужасной матерью для тебя, – её голос начинает подрагивать, и я глубоко вздыхаю.
– Ну, нет, мам, перестань, – лениво протягиваю и поворачиваю голову, найдя её глазами. – Ты, что, плачешь?
Вскидываю брови, заметив, как мама прикрывает лицо ладонями. Моментально чувствую яростное желание прижать её к себе и успокоить, но его я тоже прячу глубоко в сердце, не давая порыву вырваться наружу.
– Нет, – мама проводит подушечками пальцев по щекам, смахивая слёзы, и заправляет прядку волос за ухо. – Как это глупо. Я же сама и виновата в том, что со мной происходит. А ещё и тебе показываю свои слабости, – она поднимает взгляд, встретившись со мной глазами. – Я должна быть сильной для тебя.
– Мам, ты никому ничего не должна, – наконец понимаю, откуда у меня загоны про всесильную личность, и мягко усмехаюсь. – Тем более мне.
– Меня не было рядом, когда ты в этом нуждался, – мама начинает вглядываться в мои глаза. – Когда погиб твой отец, я… – Сжимаю челюсть, вспомнив истинную причину моего нежелания покидать этот дом. – Я ушла в себя. Ведь так?
– Так, – отвечаю сухо, бесцветно.
– Но я должна была быть с тобой.
– Но не была. Проехали, мам, – небрежно кидаю, отвернувшись от неё, и почему-то вновь закрываюсь.
– Не проехали.
Уголок моего рта невольно приподнимается вверх. Вот она – наша семейная настойчивость.
– Виль, я знаю, что я не смогу восполнить все те годы, что меня не было рядом с тобой, но я могу попытаться быть рядом с тобой сейчас. Если ты позволишь.
– Ты и так рядом, – поджимаю губы, продолжая рассматривать шкаф в спальне.
– Нет, не физически, а… морально. Поддерживать тебя. Слушать.
Устало поворачиваю голову, встретившись с ней взглядом. По какой-то причине я не верю ей именно сейчас, когда она кажется наиболее искренней. Может, я и правда повзрослел и больше не верю в эти сказки, что сочиняют люди, когда по сути им просто нужно, чтобы мы их простили, а, может, я не хочу ей верить, потому что мне проще сделать её виноватой и копить обиду на неё всю свою жизнь, чтобы не разбираться с поглощающими меня изнутри эмоциями, вызванными трагической смертью моего отца. Вот не знаю, какой-то из этих двух вариантов. Пока не определился.