— Kurt, ist das deine Braut? — заржал пулеметчик, с удовольствием наблюдая за небольшим развлечением. — A? — он перевесился через довольно высокий бруствер, сложенный из мешков с песком. — Kurt?.
Толстяк, не обращая внимание на хохочущих товарищей, продолжал протягивать конфету. Встав на цыпочки, он всем телом облокотился на высокий борт телеги.
— Bonbon! Meine Happchen?! — телега остановился прямо посредине переезда на железнодорожных путях. — Bohbon! — он тыкал этой конфетой ей в лицо, продолжая с жутким акцентом приговаривать. — Кусно! Карашо! Gut!
— Господин офицер, господин офицер, — причитал возница, стоя рядом с загородившим дорогу немцем и не решаясь прикоснуться к нему. — Девка же глухая совсем! Болезная! У-у-у! — мозолистый кулак с чувством несколько раз ударил по торчащей из телеги оглобле. — Ничаво то и не понимает! Вы ей монпасье-то в ладошку суньте! Дура же она! Как есть дура!
Оттолкнув старика, как надоедливое животное, немец вновь потянулся к девушке. Злополучная конфета, превратившаяся на жаре в малопривлекательное нечто, упрямо лезло ей в лицо.
— Schweine! — не выдержал толстяк. — Rusisch Schweine! — заорал он, ставя ногу на спицу заднего колеса.
Подошва его сапога все время соскальзывала с отполированного временем кругляша, от чего необъятный зад подпрыгивал после каждой его попытки запрыгнуть наверх. Через пару секунд, во время которых немец как заводной вновь и вновь продолжал свои попытки, над ним уже потешалась весь пропускной пункт. Даже офицер, отложив чашку дымящегося кофе, рассмеялся, когда выглянул в окно будки.
Лицо немца побагровело, когда гогочащая толпа перестала сдерживаться и заржала во весь голос.
— Schweine! Verfluchte Schweine! — с ненавистью прорычал он, выкидывая в сторону распаявшуюся конфету.
Перехватив со спины карабин, немец с силой ударил прикладом по тронувшейся повозке. Крепкое, столетнее на вид дерево жалобно заскрипело и с громким хрустом развалилось.
А! — женский визг прорезал воздух. — А! Мамочки!
Вот, едрен матрен! — схватился за голову седой возница, аж присевший от увиденного. — Слетела все-таки родимая!
Вывернутая наружу массивная доска служила упором для небольшого литров на пятьдесят дубового бочонка, который, получив свободу, свалился прямо на железнодорожные пути. Бочонок с хрустом лопнул, едва дерево коснулось нагретого солнцем металла, а изнутри хлынула мутноватая жидкость.
— Ха-ха-ха! — заливалась охрана, для которой любое происшествие в этой глуши было настоящей манной небесной. — Ха-ха-ха!
Начавший было чертыхаться Курт, который от испуга отлетел в сторону от телеги, вдруг замолчал и начал яростно втягивать носом воздух. Его мясистый нос раздуваться.
— O, Schnaps! Kammeraden, Schnaps! — радостно заорал он, вставая на колени и перед развалившимся бочонком. — Schnaps! Еще? Еще водка?! — его крошечные, бычьи глазки вцепились старого деда, который уже начал было понукать свою лошадь. — А?
Лошадь медленно пошла, потащив за собой телегу. Вцепившийся в её борт немец не отставал. Его сапоги скользили по мокрым рельсам, щедро политым мутноватой и пузырящейся жидкостью. Подошва сапог под солидным весом постового оставляла на блестевшем металле четкие следы...
Отступление 59. Реальная история.
[Цитата] по книге: Илья Старинов — супердиверсант Сталина / под редакцией проф. И. П. Мельникова, канд.воен наук А. Л. Тополева. — Москва: Юнона, 1996. — 237 с.
«... Начало Великой войны с ошеломляющей силой показало, насколько пагубным оказалось решение советского руководства свернуть подготовку к партизанской борьбе, обусловленное сменой военной доктрины. В течение нескольких предвоенных лет (1937 — 1939 гг.) органы власти на местах, получив соответствующий приказ, с поразительной активностью стали разрушать все, что было создано и накоплено на протяжении десятилетий. За какие-то несколько месяцев были ликвидированы сотни подготовленных к длительному пребыванию баз для диверсионных отрядом на Украине, в Бессарабии, западной Белоруссии. В районах Олевса, Славуты, Овруча и Коростеня были полностью ликвидированы склады с боеприпасами и взрывчаткой, которые по некоторым оценкам составляли сотни тонн.
В тоже время несоизмеримо более губительным по сравнению с уничтожением материальных ценностей для будущей партизанской борьбы явились массовые репрессии в отношении партизанских кадров. К 1938 г. были репрессированы многие работники Генштаба, НКВД, секретари обкомов, которые в начале 30-х годов занимались подготовкой к партизанской борьбе, расстреляны командиры Красной Армии, имевшие специальную партизанскую подготовку. Губительным оказалось расформирование сети партизанских школ во главе с компетентными руководителями...