— Ограда. Нам нужна хорошая ограда. У меня есть чертежи, и есть завод, который может сделать, но нет денег.
— Будет у вас хорошая ограда. Уже такая ограда, что вы оближете пальчики. Дергачевский, конечно, умеет считать деньги, но на храм мы найдём любую сумму. И пусть люди знают: Дергачевский верит в Бога, Дергачевский любит Бога, Дергачевский даёт ему деньги. Вы будете приезжать ко мне завтра и получите сколько надо.
— Да, да, — вступил в беседу Щербатый, — у меня тоже лежат в банке деньги, небольшие, но есть кое-что, вы заходите ко мне, и я тоже вам их отдам.
Рабочие удивлялись, недоумевали: поведение нежданных гостей, их щедрые посулы казались нереальными, не сообразовывались с их зверским видом, с которым они ворвались в столовую. И только один человек, сидевший за столом, понимал происшедшую с ними в одно мгновение метаморфозу, — это был Борис Простаков. Он ликовал, его лицо светилось от восторга. Для него был особенно важен тот примечательный факт, что созидательные лучи его прибора одинаково благотворно сработали на две совершенно разные генетические схемы человеческой психологии: на бурный, взрывной и склонный к добру характер донского казака, и на противоположную природу банкира Дергачевского. Тут была сокрыта заветная мечта русского учёного: привести все народы мира ко всеобщей любви и благоденствию, идея, которую все философы до сих пор считают химерической, а он, молодой русский учёный, доказал: поскольку все люди сотворены по образу и подобию Божьему, то и на уровне всех молекул, содержащихся в их организме, они могут быть приведены к состоянию Божественной любви и гармонии. Для этого надо только убрать из головного мозга все разрушительные и агрессивные компоненты, которые были накоплены в течение тысячелетий в процессе борьбы за место под солнцем.
Борис Простаков торжествовал Победу.
И никто не знал, даже его друг генерал, что именно в эту минуту он принимал важнейшее в своей жизни решение: вернуться в Москву и продолжать работы по совершенствованию прибора. Он вдруг сейчас понял, что дела его угодны Богу и, когда он окончит земные дни и явится на суд ко всевышнему, Он ему скажет: ты совершал деяния во благо и я люблю тебя как сына.
Банкир Дергачевский и Тихон Щербатый, вернувшись домой, продолжали являть людям свою неожиданную доброту и щедрость, но не дремали и сыны дьявола: прокурор и начальник районной милиции, ничего не знавшие о метаморфозе, происшедшей с их хозяевами, направили к храму наряд омоновцев, да ещё подобрали людей пришлых, иноверцев, и приказали им разогнать работающих на площадке храма, «пресечь безобразие». И омоновцы на трёх машинах подкатили к строительной площадке, схватили Кузнецова, надели на него наручники. Бывшие на площадке приютские ребята ударили в рельсу, и к храму стали стекаться люди. Омоновцы уж забрали и других рабочих, и даже генерала, но увезти их в район не успели: казаки, казачки, и даже дети окружили милиционеров плотным полукругом. Стояли боевым строем: впереди дед Гурьян с громадной дубиной, которую, как казалось, и два молодых казака не могли поднять; за его спиной — две сотни ребят, как-то вдруг повзрослевших и стоявших молча в ожидании сигнала к атаке. За ними казачки, а уж затем, на возвышении у кладбища — казаки. У всех в руках были дубины — даже у детей. Боевой полукруг сжимался, теснил омоновцев к оврагу. Кто-то из омоновцев уж полетел в овраг; раздался истошный крик. За ним сорвался второй, и третий. Но тут дед Гурьян подал команду: «Отпустить! И чтоб духу их в нашей станице больше не было!».
Омоновцы побежали к машинам, а ребята бросали в них камни, куски глины.
Дед Гурьян спросил Кузнецова:
— Скоро будет колокол?
— Скоро, дедушка. Ещё два-три месяца — и мы установим купол, крест, а там и колокольню.
— Ну, так — хорошо. В случае беды будем звонить в колокола и, как встарь, поднимать казачий люд на супостата.
Через два месяца в канун нашего великого праздника — Дня Победы бригада ростовских плотников установила купол и над ним золоченый крест.
Павел Арканцев заканчивал свои следственные дела.
Уехал к себе домой и не появлялся на стройке Вениамин.
В храме каждый день работала и подолгу задерживалась Мария. Они с Вячеславом устанавливали иконы, которые приносили из своих домов казаки.
Утром Девятого Мая ударил большой колокол. И встрепенулся казачий люд, вышел из своих домов, крестились, посылали Богу свои молитвы. А колокол всё бил и бил, и набат его древний, небесный будил в сердцах людей надежду на прежнюю волю и счастливую жизнь, звал и звал куда-то.