Тут же он исправляется и отправляет мысль в противоположном направлении: на самом деле, думает он, никто не может с уверенностью сказать, где он находится в каждый миг, так что любой отрезок времени – это место, где мы никогда раньше не были. Он колеблется между оживлением и унынием, и внезапно его охватывает изумление – оказывается, он способен ощущать спокойствие такого рода. Он вглядывается в это непривычное, ни разу доселе не испытанное чувство с тем же любопытством, с каким раньше глядел на многообещающие рукописи.
Где-то в глубине квартиры включилось радио, и покуда слышится сонный меланхоличный голос Билли Холидей, поющей что-то бесконечно тягучее, Риба спрашивает себя, начнет ли он когда-нибудь думать, как его обожаемый Вилем Вок[13], размышлявший о тех, кто жил в воображаемых мирах и вернулся невредимым из своих долгих походов.
Величие и красота Нью-Йорка заключаются в том, что стоит кому-нибудь принести с собою свою историю, и она мгновенно становится нью-йоркской. Каждый из нас, отдавая себе отчет в том, что именно в Нью-Йорке объединяются местная история с историей всеобщей, может добавить городу еще один слой (Вилем Вок. «Центр»).
Он давний и страстный поклонник этого чеха, хотя из-за одного недоразумения, такого нелепого, что он предпочитает даже не вспоминать о нем, ему так и не удалось издать ни одной его книги. Но были времена, когда он с почти религиозным пылом жаждал добавить книги Вока в свой издательский список.
С каждым днем Нью-Йорк воодушевляет его все больше. С этим именем на устах он становится способен на все. Но в его повседневной жизни нет места иллюзиям, и в этом смысле он не отличается от большинства смертных. Он живет с трудом, таща за собою свою барселонскую историю, но, когда есть силы, он устраивает что-то вроде представления для самого себя и превращает ее во всеобщую, в нью-йоркскую.
Без мифа о Нью-Йорке, без этой последней цели его жизнь была бы много тяжелей. Даже Дублин кажется ему только остановкой на пути к Нью-Йорку. Теперь, после того как он дал волю воображению, он оставляет окно и, довольный, идет на кухню за вторым капучино. Немного погодя возвращается к компьютеру, и поисковая система предлагает ему триста тысяч испанских ссылок на «Дублинцев», сборник рассказов Джеймса Джойса. Он прочел его очень давно, годы спустя перечел и до сих пор хранит в памяти множество подробностей, но ему недостает, например, названия некоего дублинского моста, упомянутого в рассказе «Мертвые», – моста, где, если он ничего не путает, непременно видишь белую лошадь.
Его охватывает бодрящее состояние сборов в дорогу. Книга Джойса поможет ему раскрыться навстречу другим голосам и другим комнатам. Он вдруг понимает, что, если хочет вспомнить название моста, он должен сделать выбор: перелистать бумажную книгу и героически остаться в уходящем Гутенберговом времени или запросить Всемирную сеть и влиться в цифровую революцию. Несколько секунд он видит себя на середине воображаемого моста, соединяющего две эпохи, но потом решает, что куда быстрее найдет ответ на свой вопрос в бумажной книге, потому что она где-то прямо тут, в его библиотеке. Он снова выбирается из-за стола, вытаскивает из шкафа старый экземпляр «Дублинцев» и обнаруживает, что эта книга была куплена Селией в августе 1972-го в книжном магазине «Флинн» на Пальма-де-Мальорке. В то время они еще не были знакомы, и, возможно, Селия дочитала до белой лошади в «Мертвых» прежде него.
Когда кеб проезжал через мост О’Коннелла, мисс О’Каллаган сказала:
– Говорят, что всякий раз, как переезжаешь через мост О’Доннелла, непременно видишь белую лошадь.
– На этот раз я вижу белого человека, – сказал Габриел.
– Где? – спросил мистер Бартелл д’Арси.
Габриел показал на памятник, на котором пятнами лежал снег. Потом дружески кивнул ему и помахал рукой[14].
Этот отрывок напоминает ему фразу Кортасара, однажды удивительным образом услышанную им в парижском метро: «Мост – это человек, идущий по мосту». Миг спустя он спрашивает себя, не захочется ли ему по приезде в Дублин посмотреть на этот мост, соединивший в его воображении эпохи.
Он замечает, что одно из двух названий моста в испанском переводе написано с ошибкой. Тут должен быть или О’Коннелл, или О’Доннелл. Настоящий знаток Дублина не задумался бы ни на секунду. Вот еще одно подтверждение, что он пока еще ничего не знает о городе, впрочем, это не расстраивает, а взбадривает его, он – новоявленный пенсионер и трезвенник – нуждается в такого рода задачках. Сейчас, думает он, особое удовольствие ему доставит овладение новыми знаниями: для начала он примется изучать места, которые только намеревается посетить, а по возвращении продолжит изучать те, что остались позади. Он должен ставить перед собой четкие цели, если хочет избежать компьютерного аутизма и тяжкого социального похмелья – мучительного наследия тех лет, когда он был издателем.
13
Наряду с настоящими писателями и режиссерами Вила-Матас цитирует и воображаемых. Вилем Вок – один из них.