Поправку в изложение Щеголева внесли опубликованные М. А. Цяв-ловским письма Дантеса к Геккерну от января и февраля 1836 г., когда посланник уезжал на время из Петербурга. Щеголев считал, что Дантес был влюблен в Н. Н. Пушкину два года и недоумевал, как мог поэт терпеть двухлетний роман своей жены с «котильонным принцем» (так называла Дантеса Ахматова). Уверенность ему придавали слова Пушкина в том последнем письме к Геккерну, которое вызвало картель. «Я хорошо знал,— писал Пушкин,— что красивая внешность, несчастная страсть и двухлетнее постоянство в конце концов производят некоторое впечатление на сердце молодой женщины». Пушкин ошибался — «двухлетнего постоянства» и «несчастной страсти» не было. Письма Дантеса дали возможность А. Ахматовой отвести легенду о «двухлетнем постоянстве». 15 января 1836 г. Дантес сообщает посланнику как новость, что он влюблен в женщину, чей муж «отвратительно ревнив», а в ноябре, после вынужденного сватовства к Екатерине Гончаровой, в разговоре с В. А. Соллогубом он уже называет Наталью Николаевну «кривлякой». «Великая страсть» не длилась и года. Это подтверждает и наблюдательная свидетельница событий Д. Ф. Фикельмон. В ее дневнике, частично опубликованном в 1959 г.12, о Дантесе читаем: «Он был влюблен в течение года, как это бывает позволительно всякому молодому человеку...». Ошибку Пушкина Ахматова объясняет так: «Легенда о многолетней возвышенной любви Дантеса идет от самой Натальи Николаевны — это она рассказывала мужу в подробностях о своих светских успехах и жаловалась Дантесу на ревность Пушкина»13.
Значительной для истории дуэли была «Тагильская находка»14. В предисловии к третьему изданию своей книги, называя документы, которые могут быть обнаружены в дальнейшем, Щеголев упоминает и «письма весьма осведомленных в деле Пушкина Карамзиных — вдовы историка и ее дочерей к Андрею Николаевичу Карамзину, находившемуся в то время в Париже». Эти письма были найдены в 1954 г. Щеголев в своем исследовании пользовался ответными письмами Ан. Н. Карамзина, в которых можно было найти отблески событий, происходящих в Петербурге. Письма его родных насыщены фактами и делают нас свидетелями мучительной и долгой драмы, окончившейся гибелью поэта. Мы видим, что ближайшие друзья поэта, на глазах которых разворачивались события, не понимали их смысла. Андрей Карамзин не подозревал, что его родные в известной мере тоже были среди тех, кто вел драму к развязке, — дом Карамзиных был постоянным местом встреч всех участников драмы, а каждая встреча приближала развязку. Легко раздражаясь, отзываясь на каждую мелочь, Пушкин находился в подавленном состоянии духа и много страдал. Поведение поэта, попавшего в искусно расставленные искушенным дипломатом сети, выламывалось из рамок светских приличий и вызывало осуждение. В день дуэли Пушкина С. Н. Карамзина пишет: «Дядюшка Вяземский утверждает, что он закрывает свое лицо и отвращает его от дома Пушкиных»15.
Еще один массив новых документов — письма жены поэта к брату Дмитрию. Наконец среди голосов участников событий последних лет жизни Пушкина мы услышали голос его жены, и оказалось, что ставший привычным облик этой женщины поколебался. Щеголев нарисовал в своей книге яркий портрет Н. Н. Пушкиной. Жену поэта он не пощадил. Для него она —виновница гибели национального гения, и через призму негодования он смотрит на документы, которые могут помочь составить представление о жене поэта. Рисуя ее облик, он опирается на воспоминания современников и на письма самого Пушкина к ней. Но воспоминания современников писались после смерти Пушкина, когда причастность к гибели мужа невольно влияла и на характеристику, которую они ей давали. Пристрастно читает Щеголев и письма Пушкина к ней. Для него они — свидетельство «скудости ее духовной природы» и склонности к «светски-любов-ному романтизму». Он проходит мимо пушкинских слов «а душу твою я люблю больше твоего лица» и не замечает, что письма к жене, вытянутые в хронологическую цепочку, можно рассматривать как своеобразный дневник Пушкина. Они — подробные отчеты о прошедших днях и о событиях того дня, когда пишется письмо. Записи в дневнике и куски писем часто совпадают и дополняют друг друга. В письмах и в дневнике одинаково отражены события общественной жизни и светские пересуды, новости о друзьях и знакомых. В письмах, как и в дневнике, мы находим обличительные, негодующие высказывания об императоре и дворе. Письма к брату Дмитрию поколебали устойчивые представления о жене поэта как о пустой светской красавице, далекой от интересов и забот мужа, и раскрыли новые, неожиданные стороны ее характера: душевную щедрость, отзывчивость и одновременно практичность. Мы узнаем, что Наталья Николаевна выполняет деловые поручения мужа, использует светские связи, чтобы помочь брату в тяжбе с купцом Ушаковым. Основная тема писем к брату — денежные нехватки — определяется его положением главы семьи Гончаровых. Естественно, что письма к мужу раскрыли бы совсем другие стороны ее характера, суждения о свете и светских связях, отношение к тем советам и предостережениям, которыми наполнены письма Пушкина16. Но Щеголев ошибался, когда писал, что письма ее находятся в Румянцевском музее. Надежда ученого не сбылась —эгих писем там нет и не было17.
На основе писем к брату создается новый облик жены поэта. Но теперь исследователи впадают в другую крайность, видят в ней прежде всего заботливую жену и мать, забывая, что она была украшением петербургских балов и что Пушкин гордился этим. «Гуляй, женка, только не разгуливайся и меня не забывай», — просил жену Пушкин и радовался, что она «блистает» в свете, «как прилично» в ее «лета» и с ее «красотой».
Говоря об облике жены поэта, мы вступаем в сложную область семейных отношений Пушкина. Наталья Николаевна старалась быть и была хорошей женой —но лишь до катастрофы. Перед женитьбой Пушкин писал будущей геще: «Только привычка и длительная близость могли бы помочь мне заслужить расположение Вашей дочери: я могу надеяться возбудить со временем ее привязанность, но ничем не могу ей понравиться; если она согласится отдать мне свою руку, я увижу в этом лишь доказательство спокойного безразличия ее сердца» (Акад. Т. 14. 404).
Пушкин предвидел свою участь: появилась «привычка», была «привязанность», а «спокойное безразличие сердца» нарушил Дантес.
Облик жены поэта, созданный Щеголевым, при всей резкости, противостоит тому стремлению к сентиментальной идеализации, которая проникает в исследовательскую и художественную литературу последних лет, вносит коррективы в изображение семейной жизни Пушкина.
В том же архиве Гончаровых находились и письма Александры и Екатерины Гончаровых брату Дмитрию, писавшиеся после переезда их в Петербург. Нам открылись характеры сестер, их чаяния, надежды, занятия, стал яснее очерчен облик домашнего очага Пушкина и членов его семьи, Письма Александрины Гончаровой вызвали полемику со Щеголевым. М. И. Яшин, публикуя впервые несколько ее писем18, задался целью опровергнуть мнение современников и биографов, что она была «добрым гением» Пушкина. Против Александрины выдвигается то же самое обвинение, которое Щеголев выдвигал против Натальи Николаевны, — увлечение светской жизнью. Действительно, она пишет брату о балах и кавалькадах, о своем желании выйти замуж, просит денег и выражает сожаление об испорченной чернилами кацавейке «из самой красивой материи небесно-голубого цвета», но все эти желания естественны для 24-летней девушки. При этом ее письма остроумны, ироничны, даже язвительны, т. е. свидетельствуют о незаурядном уме, а незаурядный ум помогал ей трезво оценивать происходящие события. Недаром в конспективных заметках Жуковского не раз упоминаются наблюдения «Александрины».
Дошло до нас и свидетельство самой Александрины Гончаровой о дуэльных событиях. По просьбе дочери Н. Н. Пушкиной от второго брака, А. П. Араповой, муж А. Н. Гончаровой барон Фризенгоф записал ее воспоминания19. Анализ этого документа позволил достаточно точно разместить во времени отдельные эпизоды дуэльных событий20.