– Я сумею, справлюсь, – настаивает он со свойственной юности упрямой гордостью.
И женщина отходит, позволяя ему самостоятельно встать на ноги.
– Добрый день, – говорю я, но они даже не оборачиваются.
Признаться, меня это не слишком удивляет. Чего-то подобного стоило ждать, ведь я давно иду следом, а они ни разу даже не покосились в мою сторону. На этом пляже больше нет ни души, так что они не могли меня не заметить… если бы вообще видели.
В итоге мать с сыном добираются до подножия дерева, где в самом стволе вырезан дверной проем, прикрытый ветвями и лианами на манер природной решетки, отгораживающей его от всего мира. Впрочем, кто-то уже пытался проникнуть внутрь, поскольку из пяти обрезанных древесных лоз, будто из свежих ран, до сих пор сочится темно-красный сок.
– А теперь давай, как мы тренировались, – наставляет женщина.
Мальчик, точнее юноша, – судя по всему, молодой Ильрит, – опускается на колени, кладет ладони на дверной проем и, запрокинув голову к небу, выпускает на волю песню, которая вплетается в падающие серебряные листья. Его голос, не обретший еще мужской глубины, берет резкие, почти пронзительные ноты.
От этого звука начинает покалывать кожу на предплечье – первое настоящее ощущение, появившееся с тех пор, как я сюда попала. Окидываю взглядом узоры на собственной руке. Такие же, как всегда.
Когда песня заканчивается, оба выжидающе смотрят на дверь.
– Я не слышал ее песню, – бормочет Ильрит, опуская плечи.
– Я тоже, – соглашается женщина голосом, в котором слышится ободрение, смешанное с усталостью и унынием. – Ее голос молчит уже несколько столетий. Даже старейшие из нас не слышали ее слов. Здесь нечего стыдиться.
– Но я думал, леди Леллия сможет подсказать нам другой выход. – Юноша так и стоит, сгорбившись, спиной к матери. Следующие слова он произносит так тихо, что, будь они сказаны обычным голосом, вряд ли я бы их услышала. – И я смог бы помочь…
– Мальчик мой, для тебя лучший способ помочь – это принять на себя обязанности, для которых ты был рожден. – Женщина опускается рядом с ним на колени.
– Если я соглашусь, то ты… ты… – Его голос срывается.
– Я сделаю все, что должна для защиты тех, кого люблю. – Она садится и крепко прижимает сына к себе, целует в висок. – А теперь ты должен приложить все силы, чтобы защитить наш дом, тех, кого мы любим, твоих сестер и отца.
– Я не готов. – Ильрит прячет лицо в ладонях. – Я едва могу спеть песню, чтобы ступить на ее святую землю.
– Ты будешь готов, когда придет время, – заверяет мать, спокойно, даже отстраненно уставясь поверх плеча сына куда-то за горизонт.
– Неужели нет другого выхода?
– Ильрит… – Она вновь возвращает внимание к сыну, потом смотрит на дерево, которое возвышается над головой. Ее губы сжаты в жесткую, решительную линию, но глаза наполняет печаль. – По словам герцога Ренфала, лорд Крокан потребовал, чтобы каждые пять лет ему приносили в жертву женщин, полных жизни и обладающих грацией леди Леллии. За это знание он отдал свою жизнь. Прежние жертвы не помогли, наши моря становятся все более опасными.
– Да, но почему именно ты? – Он поднимает взгляд на мать.
Она убирает прядь волос со лба сына. В объятиях матери любой мужчина превращается в мальчика.
– В ком больше жизни, чем в правительнице герцогства Копья? Кто изящнее, чем я с Острием Рассвета в руке? Кто может быть лучше, чем певица Хора? – Она растягивает губы в улыбке, которая не отражается в глазах. – Мой долг, как и твой, – любой ценой защищать наши моря и наших подданных. Ты должен принести присягу, чтобы началось мое помазание.
– Не думаю, что смогу… – Он стыдливо отводит взгляд.
– Конечно, сможешь.
– Сделай это! – раздается новый голос, который я уже слышала.
Оборачиваюсь через плечо. Позади меня на пляже появляется знакомый взрослый Ильрит с привычным хвостом вместо ног, который здесь, на суше, просто парит в воздухе.
– Ильрит?
Он почему-то не слышит. Возможно, для него я тоже невидимка, поскольку герцог бросается мимо меня прямо к своему молодому двойнику.
– Ильрит, что это за место? Что происходит? – пытаюсь выяснить я.
Ильрит, источая ненависть и презрение, нависает над своим младшим «я», тогда как юноша отталкивает руки матери и снова опускается на землю возле двери дерева, но на этот раз не прикасается к ней ладонями. Взрослый Ильрит старается подтолкнуть свою младшую ипостась вперед. Гневно хмурится, напрягая мышцы, отчетливо видимые в солнечном свете. Однако юноша, будто вылепленный из свинца, даже не замечает, как напрягается его взрослый двойник.