— Но я и сам знаю его не достаточно хорошо, — возразил начальник. — Имя его мне неизвестно, и сегодня я встретил его первый раз в жизни.
— Как? И он смог за такое короткое время, всего лишь двумя словами, взять над вами такую власть, что вы объявили и его и всех нас ни в чем не повинными?
— Да, достаточно было одного его слова.
— Какое же это слово? Сознаюсь, мне весьма любопытно его услышать.
— Этот незнакомец, ваше сиятельство… — Тут он взвесил на руке золотые. — Вы были столь великодушны и щедры, что я не стану делать из этого тайну: этот незнакомец — служитель государственной инквизиции.
— Инквизиции?.. Он?..
— Вот именно, ваше сиятельство. И в этом меня убедила предъявленная им бумага.
— О том ли человеке вы говорите? Возможно ли это?
— Скажу вам еще больше, ваше сиятельство. Именно по его донесению я и был послан сюда, чтобы арестовать заклинателя духов.
Мы переглянулись с еще большим удивлением.
— Теперь понятно, — воскликнул англичанин, — почему этот несчастный заклинатель так перепугался, разглядев его. Он узнал в нем шпиона инквизиции, потому-то он закричал и бросился к его ногам.
— Неверно! — воскликнул принц. — Этот человек может стать, кем захочет и как то потребуется в данную минуту. Кто же он на самом деле, этого не знает еще ни один смертный. Разве вы не видели, что сицилианец упал, словно подкошенный, когда тот крикнул ему в упор: «Больше ты не будешь вызывать духов!»За этим кроется многое. И никто не убедит меня, что так можно испугаться обыкновенного человека.
— Лучше всего нам смог бы объяснить это сам заклинатель, — вмешался лорд, — если только этот господин (он обернулся к начальнику стражи) даст нам возможность переговорить со своим пленником.
Начальник стражи обещал исполнить нашу просьбу. Условившись с англичанином завтра же утром посетить арестованного, мы отправились в Венецию.
Ранним утром лорд Сеймур (так звали англичанина) явился к нам, и через некоторое время начальник стражи прислал за нами своего доверенного, которому было поручено проводить нас в тюрьму.
Я забыл рассказать, что уже несколько дней принц не мог доискаться одного из своих егерей, родом бременца, который преданно служил ему много лет и пользовался неограниченным его доверием. Никто не знал, случилось ли с ним несчастье, был ли он похищен, или просто сбежал. Впрочем, не было никаких оснований предполагать последнее, так как егерь этот был человек смирный и добросовестный и его ни в чем нельзя было упрекнуть. Его товарищи замечали только, что в последнее время он часто впадал в задумчивость и каждую свободную минуту старался проводить в миноритском монастыре на Джудекке, где он свел знакомство с некоторыми братьями. Это навело нас на мысль, что он попал, быть может, в руки монахов и принял католичество. Принц относился в то время к этому вопросу чрезвычайно терпимо, даже безразлично, и после бесплодных поисков он решил удовольствоваться этим объяснением. Но ему тяжело было потерять человека, который не покидал его ни на миг в сражениях, всегда служил ему верой и правдой и заменить которого в чужой стране было не так легко. И вот сегодня, когда мы уже совсем собрались выйти, принцу доложили, что пришел его банкир, которому было поручено найти нового слугу. Банкир представил принцу воспитанного, хорошо одетого человека средних лет, который долго прослужил у одного прокуратора в качестве секретаря, говорил по-французски и немного по-немецки и, кроме того, имел множество наилучших рекомендаций. Лицо его понравилось нам всем; и так как он к тому же сказал, что жалованье он просит назначить ему в зависимости от того, насколько будут довольны его услугами, принц принял его без всякого промедления.
Сицилианца мы застали в одиночной камере: его поместили там в угоду принцу, прежде чем перевести под свинцовую кровлю, куда уж никому не будет доступа. Эти свинцовые казематы — самое страшное место заключения в Венеции — расположены под кровлей дворца дожей, и несчастные преступники доходят до сумасшествия под палящими лучами солнца, накаляющими свинец. Сицилианец уже оправился после вчерашних событий и почтительно встал, увидев принца. Одна его рука и нога были скованы, но передвигаться он мог свободно. Когда мы вошли, стража удалилась из камеры.
— Я пришел сюда, — начал принц, когда мы сели, — чтобы потребовать объяснения по двум вопросам. На первый вопрос вы мне еще не успели ответить, для вас будет лучше, если вы ответите также и на второй.
— Моя роль сыграна, — сказал сицилианец, — теперь судьба моя в ваших руках.
— Только ваша откровенность может смягчить вашу участь, — проговорил принц.
— Спрашивайте же, монсеньер. Я отвечу на все, ибо мне уже нечего терять.
— Вы показали мне в зеркале лицо армянина. Как вам удалось это сделать?
— Я показывал вам не зеркало. Вас ввел в заблужденье простой рисунок пастелью под стеклом, изображавший человека в армянском платье. Обману помогли и ловкость рук, и полутьма, и ваше изумление. Вы найдете этот рисунок среди других вещей, взятых при обыске в гостинице.
— Но как могли вы проникнуть в мои мысли и угадать, что речь шла об армянине?
— О, это было совсем нетрудно, сиятельный принц. Вы, без сомнения, нередко говорили за столом, в присутствии ваших слуг, о том, что произошло между вами и этим армянином. Один из моих людей случайно познакомился в Джудекке с вашим егерем и сумел постепенно вытянуть у него все, что мне было нужно знать.
— А где мой егерь? — спросил принц. — Мне его очень недостает, и вы, наверно, знаете, куда он исчез?
— Клянусь вам, ваше сиятельство, что ничего о нем не знаю. Сам я его никогда не видел, и мне ничего от него не требовалось, кроме того, о чем я вам доложил.
— Хорошо, продолжайте! — сказал принц.
— Через вашего егеря я и узнал впервые о вашем пребывании в Венеции и о том, что с вами тут произошло, и тотчас решил воспользоваться этим. Как видите, ваше сиятельство, я с вами вполне откровенен. Я знал о вашей предстоящей прогулке по Бренте и заранее рассчитывал на нее; а ключ, который вы случайно уронили, дал мне случай испробовать на вас свое искусство.
— Как! Значит, я ошибся? Фокус с ключом был делом ваших рук, а не армянина? Вы говорите, что я обронил ключ?
— Да, когда вы изволили вынимать кошелек. А я воспользовался минутой, когда никто не смотрел в мою сторону, и быстро наступил на ключ. Продавец лотерейных билетов был со мной в сговоре. Он дал вам тянуть из кружки, где не было пустых билетов, а ключ уже лежал в табакерке, задолго до того, как вы ее выиграли.
— Теперь мне все понятно. А кто был тот босой монах, который заступил мне дорогу и обратился ко мне с такой торжественной речью?
— Тот самый человек, которого, как я слыхал, ранили и потом вытащили из камина. Это один из моих товарищей, он оказал мне немало услуг в этом обличье.
— Но с какой целью вы предприняли все это?
— Мне надо было заставить вас углубиться в себя, создать у вас такое душевное состояние, чтобы вы поверили тем чудесам, какие я собирался показать вам.
— Но эта пантомима, этот танец, принявший столь неожиданный оборот, он-то по крайней мере не был вашей выдумкой?
— Девушка, представлявшая королеву, была подучена мною, и вся ее роль — моих рук дело. Я предполагал, что вы будете немало изумлены, увидев, что вас тут знают; и простите меня за откровенность, монсеньер, но ваше приключение с армянином подало мне надежду, что вы уже склонны всему искать объяснение не в естественном ходе вещей, а в потусторонних, сверхъестественных явлениях.
— Это правда! — воскликнул принц со смешанным выражением досады и удивления и многозначительно посмотрел на меня. — Разумеется, этого я не ожидал!
После долгого молчания принц снова заговорил:
— А как же вы устроили, что эта фигура появилась на стене, над камином?
— При помощи волшебного фонаря, укрепленного за ставней в окне напротив, — вы, должно быть, потом нашли там отверстие?
— Но почему же никто из нас ничего не заметил раньше? — спросил лорд Сеймур.
— Вспомните, милостивый государь, что при вашем возвращении в зал там плавали густые клубы дыма. Кроме того, я велел из предосторожности прислонить снятые половицы к тому окну, в которое был вставлен волшебный фонарь; тем самым я помешал вам сразу обратить внимание на отверстие в ставне. К тому же фонарь был закрыт, пока вы все не уселись по местам и уже нечего было опасаться, что вы станете обыскивать комнату.