И об этой вечности мы получили откровение, которое говорит, что «Бог есть Любовь» (см. 1 Ин. 4:8). В нашей земной жизни любовь является самым драгоценным счастьем и блаженством. А «Божией любви свойственна ненасытимость». [61] Много раз я встречал мысль о том, что если любовь насытима, то будет момент пресыщения. Но в том-то и дело, что любви Божией свойственна ненасытимость, что исключает пресыщение. И ненасытимость указывает на то, что это предельное напряжение не ослабляется ни на одно мгновение. «В любви Божией нет и не может быть пресыщения. Нет места и снижению или каким бы то ни было колебаниям в энергии жизни непреложной. И именно сия непреложность есть существо блаженства. И на Земле мука наша не в том, что мы болеем или сострадаем, но в том, что мы умираем от этих проявлений любви.
В грядущем Царстве Христа составным элементом явится неугасимое пламя благодарности Господу Иисусу, спасшему нас Своими страданиями... Наш восторг перед Ним перейдет в вечность. Там Его снисхождение, Его истощание, Его трагическая смерть вдруг станут проявлением беспредельной Божией любви. И в вечности мы будем жить этой любовью Христа. Там мы вечно пребудем в восхищении от созерцания всего „дела“ (см. Ин. 16:4) Христа: воплощение, бегство в Египет, благая весть о спасении, Фавор, Тайная Вечеря, молитва в Гефсимании, жажда на Кресте и умирание. Все сие в неразрывной связи с Его чудесами, беспредельной премудростью Его проповеди — всего, что Он совершил». [62]
Когда я говорил о вечности, некоторые спрашивали: «А что мы будем делать в вечности и какой смысл в вечности?» Тогда у меня вставал вопрос очень остро: «Откуда бытие?» Мы знаем как факт, что Бог есть. Мы можем констатировать, что Бытие есть, что оно подлинно. Мы пребываем в этом Бытии. Но как оно возможно, мы не понимаем и мыслим его как чистый факт. Все, что сейчас было сказано мною, превосходит наш опыт, потому что мы еще должны перейти в эту иную форму жизни, которая за гробом. И тогда мы будем знать, но без возможности сообщить оставшимся, о том, как и что совершается в вечности. Покидая чрево матери и приходя в этот мир, мы воспринимаем мысли, чувства и все прочее от тех, которые были в этой жизни прежде нас, — мы научаемся жить. Так и в вечности. Когда мы умрем, мы попадем в общество существ, которые не знают смерти и для которых ее нет. И как объяснить это другим людям, которые живут на Земле, борясь со всеми болезнями и мучаясь на каждом шагу от угрозы смерти? И остается только это удивление перед тем, что Бытие есть реальность, но откуда оно, мы не можем знать.
Итак, я говорю сейчас об этом в значительной степени потому, что я сам каждую неделю ощущаю убавление во мне жизни. Я смотрю на вас и только в некоторых случаях догадываюсь по лицу, кто это; а в других даже догадаться не могу. Я слепну, глохну и все время постепенно как бы изолируюсь от жизни. Но проходит какой-то срок, и эта постепенность меня пугает. И вот, переживая теперь этот процесс постепенного умирания, я и хочу говорить с вами. Если Бог примет мою душу так, как Он принял миллионы и миллионы других, и я буду в Нем живым существом, то моя связь с вами не прервется и вы будете в моем сердце, содержанием моей молитвы.
У нас уже было так много свидетельств о жизни после гроба. И с Силуаном столько было ярких проявлений того, что он слышит молитвы и видит нас. Многие удивлялись на Святой Горе, как скоро и точно он предвидит даже мысль нашу. Он гораздо строже со мною и «легче» с другими.
Моя мать умерла во время Второй мировой войны, в сороковых годах. Моя сестра Екатерина умирала в шестидесятых годах от рака. И другая моя сестра, Мария, была в госпитале рядом с нею, когда сама Екатерина была в коматозном состоянии от страшной боли. И вдруг Екатерина подымается от подушки и совсем ясно говорит: «Я сейчас видела маму, и она сказала, что она хочет, чтобы все мы умирали верующими». [63] Екатерина не была церковным человеком. Я не знаю, верила она или не верила, но это — факт: она сказала эти слова. И когда кончила, опустилась снова на подушки и была уже мертвая. Значит, общение с умершими возможно. Оно не просто, не легко, но, конечно, действенно.