Разумеется, каталог Музея дельты в Тулче — последнем селении на твердой земле, из которого отплыл наш корабль, помогает описать зеленушек, галок, рисанок, аистов, цапель, пеликанов, выдр, горностаев, лесных котов, волков, боярышник, шиповник, молочай, иву. В конце концов, Линней причислял к фитологам, то есть к ученым, не только ботаников в строгом смысле слова, но и вызывающих меньшее доверие ботанофилов, включая поэтов, богословов, библиотекарей и смешанные типы. Впрочем, сборник, в котором напечатаны статьи разных авторов, дает лишь краткое описание мира, в то время как мир широко раскинулся вокруг; приходит день, когда библиотечный ботанофил осознает, что, будучи натуралистом по приказу короля, как Бюффон, испытываешь растерянность перед древней матерью-природой, и, пытаясь описать бег зайца подобно французскому ученому, ты вынужден сделать пространное отступление о миграции народов в варварскую эпоху.
Вчера я побывал в Музее дельты, сегодня я оказался в дельте: запахи, цвета, блики, изменчивые тени на воде, блеск крыльев на солнце, жидкая жизнь утекает между пальцами и, несмотря на праздничное настроение этого дня, когда я стою на палубе корабля, словно описанный Гомером царь на колеснице, вынуждает признать слабость наших органов чувств, атрофировавшихся за тысячелетия: обоняние и слух не способны уловить послания, которые шлет каждый колышущийся куст; мы давным-давно оторвались от этого потока, вышли из братства, отреклись от него; Улисса больше не надо привязывать, морякам больше не надо затыкать уши — пение сирен раздается в ультразвуковом диапазоне, который Его Величество «я» не слышит. В воздухе парит баклан с раскрытым клювом, похожий на доисторическую птицу над первобытным болотом, но огромный хор дельты, его постоянный, низкий гул для наших ушей — тихое бормотанье, голос, который нам не разобрать, шепот жизни, что проходит мимо, не будучи услышанной, оставляя позади нас — людей со сниженным слухом.
Виноват в этом не Дунай, который здесь убедительно доказывает, что не вытекает из сказочного крана в окрестностях Фуртвангена, а тот, кто перед сверканьем и музыкой здешней воды ощущает потребность ухватиться за вздорную гипотезу (хотя бы ради того, чтобы с возмущением ее развенчать), лишь бы порассуждать о капающем кране и не прислушиваться к пению реки. Наверное, и судовой журнал, заполненный скорее сантехником, чем Улиссом, в этом месте дает течь и начинает тонуть, вместо того чтобы скользить по волнам быстро и уверенно, как лодочки, которые умеет мастерить Николай из коры и бумажек. Как известно, книги — жанр, в котором риски надежно покрыты, литературное общество — предусмотрительная страховая компания, редко бывает так, чтобы поэтическая катастрофа не была хорошо застрахована. Но чтобы со спокойной душой вести заметки на корабельной палубе, среди меандров дельты, нужно вписать морскую статью all risks, предусматривающую все возможные риски, в том числе частные аварии, обрыв крюков, контакт с перевозимыми заражающими веществами, кражу, повреждение, недоставку, растекание, поломки и/или потери.
День великолепен, корабль блуждает по речным рукавам, словно зверь. В старой дельте, если двигаться в сторону Килии, ил постепенно сменяется сушей, нечто податливо уходящее вниз уступает место почве, на которой можно строить, сажать растения, собирать урожай; рукава и каналы образуют дельту внутри большей дельты, ивы и тополя торчат на косах над зарослями ежевики и тамариска, крупные белые и желтые кувшинки лежат на воде, похожие на изображения окруженных первозданным океаном земель на старинных картах мира; рядом с советской границей расположена Старая Килия (греческая колония, генуэзский товарный порт; в XIV веке нотариус Антонио ди Понцо писал, что здесь торгуют коврами, вином, солью и двенадцатилетними рабынями, а XVII веке монах Никколо Барси утверждал, что здесь вылавливают в день по две тысячи осетров) — над городом возвышаются башни церкви, поразившие рыбаков-липован, как рассказано в романе «Бескрайняя река», написанном в 1930-е годы Оскаром Вальтером Чизеком.