И, как будто этого было мало, так баба купила порося. В смысле тесты я должен был проходить в гордом одиночестве, но с некоторых пор подрабатывал местом жительства и эмоциональным регулятором для Юлии свет Игоревны, той, которая Окалина-младшая и Палатенцо. Сидящий внутри меня призрак обыкновенно поупирался, но был выгнан на мороз авторитетом товарища Молоко. То есть, пока меня истязали в электронно-прикладном виде, Юленька шлялась где-то неподалеку и угрюмо бурчала себе под нос о своей горемычной жизни. В которой её не любят, не ценят и не берегут, а вот она…
Вот так мне и делали мозг под стенания призрака. К тем я уже слегка привык, но не привыкла товарищ Молоко, которая в итоге, будучи очень сильно затраханной стоящей перед ней задачей, подскочила к унылой Юльке прямо как молодая. Только вместо того, чтобы обложить несчастную по матушке, Нина Валерьевна издала вопль, прозвучавший частично нецензурным. Юлия же свет Игоревна от этого вопля мухой шмыгнула в меня и затаилась. Только вот это ничего не дало, так как вцепившаяся мне в руку полная женщина в белом халате тут же поволокла Виктора Изотова на ковер к начальству.
Надо ли говорить, что одежды на мне в тот момент было хер да трошки?
Не суть, привык.
Итак, стою я, гол как сокол, перед Окалиной Неллой Аркадьевной, радующейся моему присутствию с хером наперевес приблизительно также, как и чумной крысе в собственном декольте. Рядом тяжело дышит товарищ ученая — бледная, тяжело дышащая, с выпученными от чувств глазами и в запотевших очках. И молвит, значит, она — мать, твою мать, выгоняй дочь из этого типа. Срочно!
Видимо, гигантская мускулистая блондинка в эмоциях старой подруге всё-таки уловила нечто, что потревожило даже её вечно уставшую кору головного мозга, так как начала на меня орать очень грозным голосом. Изгоняя, соответственно, своевольную дщерь.
Та, конечно, чхать хотела на крики, но так как мы уже знали, как изгнать девушку из тела парня, всё-таки подчинилась. Выскочила в туда, где потемнее, да встала вполоборота с гневным криком — мол, «чего вы ко мне прикопались?!»
И вот тут-то похорошело всем. Не сразу, конечно, а когда Окалина-старшая включила полный свет, а я благоразумно отошёл подальше. В чем причина? Да в том, что во внешности нашей призрачной красотки произошли очень неслабые изменения! Волосы, и так ранее бывшие шикарной огромной копной, стали еще больше за счет того, что часть их у корней буквально приподнялась, подбородок заострился, скулы чуть опустились, а вокруг прекрасных глаз нашей звезды эстрады…
Правильно. Пролегли большие, прекрасно заметные тени.
Причем первой обо всем догадалась майор.
— *б твою мать, Юля…, — прошептала богатырша, — Да ты же в него превращаешься! В Изотова! Ты ох*ела?!
— Ничего я не превращаюсь! — злостно отвергла притязания Палатенцо, пряча глаза и дергаясь.
— В изолятор! Немедленно! — тут же раздался трубный клич охреневшей от таких раскладов матери.
Разумеется, дщерь попыталась сбежать, но к этому мать была уже готова. Военный, всё-таки, человек. А еще очень сильный и быстрый, потому что подскочить ко мне за секунду и смахнуть с пола в костедробительные объятия — та еще задачка. Окалина-старшая просто металась со мной по кабинету от своей завывающей в истерике дочери, пока товарищ Молоко не вернулась с каким-то прибором, запросто поймавшим Юльку в невидимое поле. Ну, относительно запросто, так как шнур питания за ученой тянулся дай бог каждому.
На этом месте дочь взвыла как самая настоящая нежить, майор бросила каку (то есть меня), и устремилась за старой подругой, уносящей добычу.
Решив больше не искушать судьбу, я просто-напросто сделал себе кофе, а затем, усевшись в удобное кресло собственного начальства, принялся курить её сигареты. И ноги на стол закинул.
Таким меня и обнаружил товарищ Темеев, спустившийся к Окалине на какой-то доклад.
Грубый старший лейтенант, не выходя из состояния шока, попытался меня пристрелить, а когда я благоразумно перешел в состояние тумана, он принялся громко и нецензурно спрашивать, «не о*уел ли я». Конечно, после того как понял, что я мирно вишу на месте. Превратившись назад, я спросил тоже самое у него, может быть даже также нервно. Помощник Окалины настаивал, я по-еврейски переспрашивал, всё это на повышенных тонах, в зале с прекрасной акустикой…